Дом Ежи Шиллера стоял на склоне оврага Пищеле — а где же еще стоять дому одного из самых знаменитых и богатых жителей Сандомежа?! Судя по размерам соседних участков, владелец, должно быть, присовокупил три или четыре такие парцеллы, благодаря чему изысканную польскую усадьбу окружал ухоженный сад. Но никаких ошеломляющих задумок — ни дорожек из гранитных плит, ни водоемов или храмов в честь богини Дианы, всего лишь несколько ореховых деревьев, весенняя, едва вылезшая травка и виноград, оплетающий веранду с одной стороны. И если б не характерный, опирающийся на пузатые колонны портик, если бы не бело-красный флаг, понуро свисающий с мачты перед входом, Шацкий бы решил — это Германия. Хотя нет, в Германии ощущалась бы стилизация, пластиковые окна были бы вставлены в золотистого цвета рамы, а тут проглядывало подобие настоящего. Колонны производили впечатление деревянных и потрепанных жизнью, крыша едва заметно просела под тяжестью гонта, а общий вид напоминал почтенного старца — хоть и держится молодцом, но лет ему уже ого-го. Этакий Макс фон Сюдов[58]помещичьей архитектуры.

Он нажал звонок — хозяин отозвался в тот же миг, будто держал палец на домофоне. Значит, все-таки…

Ежи Шиллер утомлял своей болтовней, но Шацкий предоставил ему возможность разговориться. Его собеседник, на первый взгляд открытый и беззаботный, был чрезвычайно скован и вел себя как пациент у онколога, который старается заговорить врача, лишь бы не услышать приговора. Нацепив маску доброжелательной заинтересованности, прокурор на самом деле присматривался к хозяину дома и обстановке.

— Простите великодушно, но название местности я вам не сообщу, вряд ли там было что-нибудь нелегальное, тем не менее мне бы, разумеется, не хотелось, чтобы у кого-то возникли неприятности.

— Но перевезли-то вы всё или только часть? — поинтересовался Шацкий, заметив, что Шиллер многословен. Снимает таким образом напряжение, подобное он наблюдал сотни раз.

— Усадьба была сильно разрушена, возвели ее где-то в середине девятнадцатого века, после войны, как вы догадываетесь, никто ею не занимался, и она день ото дня приходила в упадок. Слава Богу, белоруссы не отдали ее совхозу, думаю, для правления она была бы маловата, да и земли вокруг неурожайные. Мои люди разобрали ее по дощечке, и уже в тот момент нужно было заменить и восполнить около двадцати процентов конструкции, крыша была реставрирована на основании нескольких довоенных фотографий, сохранившихся в семье Вычеровских. Впрочем, потомки графа появились у меня два года назад, и надобно вам сказать, милейшие…

Шацкий отключился. Через минуту он шуганет Шиллера так, что тот выскочит из своего зануднейшего рассказа, но произойдет это всего лишь через минуту. А пока что он регистрирует. Низкий и бархатистый тембр голоса Шиллера в самом начале, когда они здоровались, стал незаметно взбираться на более высокие тона. Отлично, пусть понервничает. Не видно обручального кольца, ни следа фотографий женщин и детей, странно, если учесть, что Шиллер был красавцем, в расцвете сил и неплохо обеспечен. Может, гей? Это бы подтверждала элегантная одежда и ненахальная, но отличающаяся большим вкусом обстановка. Вместо картин в золоченых рамах — графика и гравюры, в том числе репродукции с иллюстраций Андриолли к «Пану Тадеушу». Вместо предка с саблей — портрет самого хозяина в карикатурном стиле Дуды-Грача[59], а возможно, и самого Дуды-Грача, поди разбери.

Шиллер закончил скучнейшее повествование о перевозке усадьбы из Белоруссии в Сандомеж и восторженно хлопнул в ладоши. Гей, поставим тут плюсик, подумал Шацкий. Через минуту, когда хозяин сорвался с места, чтобы принести шоколадные конфеты, добавил еще один, а потом еще один — конфеты из коробки были переложены в небольшую хрустальную вазу. Минус за движения — Шиллер двигался энергично и мягко, но без утрирования, скорее, как хищник.

Сел, заложив ногу на ногу. Привычным жестом мужчины, закатывающего после окончания рабочего дня рукава рубашки, он потянулся к манжетам, но тут же отдернул руку, так и не дотронувшись до пуговиц. Шацкий сохранил каменное лицо, но почувствовал — что-то было не так.

— Начнем, — сказал он, вытаскивая диктофон из кармана пиджака.

Шацкий упорно притворялся скучающим, да и на самом деле малость скучал, но ему хотелось усыпить бдительность Шиллера, дать возможность проболтаться. Он записал персональные данные, предупредил об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, при случае выразил удивление, что допрашиваемому пятьдесят три года — тот и впрямь выглядел на каких-нибудь сорок пять, — и уже четверть часа выслушивал треп об отношениях с супругами Будник. Одни банальности. С ним он общался считанные разы, знаете ли, контакты бизнеса с политиками особо не приветствуются, ха-ха-ха, хотя, разумеется, были знакомы и виделись во время официальных мероприятий.

— Как бы вы определили характер этих контактов?

— Редкие, нормальные, даже, думается, доброжелательные.

— А с жертвой?

— С Эльжбетой, — подчеркнуто поправил Шиллер.

Шацкий лишь жестом показал на диктофон.

— С Элей мы знакомы почти с того дня, как она сюда вернулась.

— Со дня их супружества?

— Что-то в этом духе.

— Как выглядели ваши отношения?

— Видите ли, если в Сандомеже ищут спонсора, то список возможностей довольно короткий. Стекольный завод, я, несколько предприятий, пара гостиниц, на худой конец закусочные. Нет дня, чтобы не просили. На концерт, бедных детей, больных стариков, на роликовые доски для клуба скейтбордистов, на гитары для новой капеллы, напитки для вернисажа. У меня эта проблема решена так: один из моих бухгалтеров располагает некой квартальной суммой на, с позволенья сказать, сандомежские цели. Он выбирает проекты, а я, само собой разумеется, потом их должен утвердить.

— Какого порядка эта сумма?

— Пятьдесят тысяч ежеквартально.

— Была ли жертва с ним в контакте?

— Эльжбета имела дело или с бухгалтером, или непосредственно со мной.

Шацкий пустился выспрашивать обстоятельнее, еще несколько раз подразнил Шиллера «жертвой», но ни малейшей ценной информации так и не выудил. Были знакомы, не исключено, что дружили, он подкидывал ей (или нет, но, скорее всего, да) всякие безумные идейки вроде постановки «Шрека» в сандомежской замке. Вполне возможно — так, по крайней мере, иногда чудилось Шацкому, — бизнесмен из белорусской дворянской усадьбы был к Будниковой чуточку неравнодушен.

— Вы и в дальнейшем собираетесь так же щедро покровительствовать местной культурной жизни?

— Разумеется. Если сочту, что проекты того стоят. Я не государственная организация, и у меня есть преимущество — я поддерживаю только тех, кто мне нравится.