И толпа подхватила:

— Прощения! Прощения!

Рамиро кивнул, сошел со ступеньки (Лоренсо испустил очередное сдавленное проклятие) и медленно двинулся прямо на толпу. Гвардейцы во второй цепи расступились, пропуская его. Вот еще шаг, толпа все ближе, ближе… она похожа на море, расходящееся перед Моисеем, чтобы открыть ему путь.

Далеко Рамиро не пошел, остановился напротив первого же крепкого мужчины, попавшегося ему на пути. Это был, судя по одежде, рыбак, здоровенный, заросший и немолодой, но с явственной силой в огромных ручищах. При желании он сломает Рамиро шею за пару мгновений. Принц протянул ему окровавленный кинжал.

— Я поклялся своею кровью. Мы, Домингосы, даруем вам прощение за убийство одного из нас. Вам, пошедшим на поводу, но не убивавшим. Вам, последовавшим за зовом, который не должен был прозвучать. Примите наше прощение… и покажите, что вы его достойны.

Он молился про себя, чтобы его поняли правильно, чтобы островные обычаи, казалось бы, давно позабытые и всплывавшие в старых сказках, оказались сильнее жажды крови или чувства вины.

Рыбак смотрел на принца близко посаженными глазками. Потом отступил на шаг и поклонился — широко, в пояс. Встав на колени, он принял из рук Рамиро кинжал и взрезал свою руку, а затем протянул ее принцу. Рамиро пожал ладонь. Он не чувствовал боли. Кинжал исчез в толпе, и люди стали один за другим опускаться на колени, и вот по площади пошла волна — даже те, кто не коснулся еще кинжала, склонялись перед человеком, стоявшим среди них.

Рамиро смотрел на все это, слегка прищурившись. В голове было пусто. В душе и сердце — тоже. Благословенная пустота, продлись как можно дольше!

— Мы поклялись друг другу, — произнес он негромко. — Будем же хранить эту клятву.

Рамиро развернулся и пошел обратно во дворец, поднялся по ступеням — одна, вторая, третья, — на миг замер рядом с телом отца, у которого скорчилась Дорита, обхватив руками мертвого мужа, поймал ошеломленный взгляд Леокадии — и вошел во дворец. И тут пустота уступила место оглушающей боли. Рамиро пошатнулся и, слепо вытянув руки, оперся ими о стену, оставив на ней кровавые отпечатки.

Потом он почти не осознавал, что происходит. Он куда-то шел; открывались какие-то двери; что-то плотное давило на руку. Исчезло понимание времени и пространства, исчезло понимание всего, осталась невыносимая тяжесть, которая, казалось, сейчас раздавит. И в тот миг, когда Рамиро решил, что не может уже дышать, возвратилось и сознание, и ясность восприятия.

Он лежал на кровати в своей спальне, все в том же костюме, в котором был на балу, кто-то позаботился стащить с принца сюртук, а вот сапоги — не позаботился. Левую ладонь что-то сдавливало; подняв руку, Рамиро обнаружил на ней свежую повязку.

— Лежи, — сказало пространство вокруг голосом Лоренсо.

Верный друг, мрачный как туча, склонился над Рамиро. Принц рывком сел, и Лоренсо едва успел отшатнуться.

— Ваше высо…

— Который час? Сколько времени прошло?

— Немного. Всего-то полчаса. Мы привели тебя сюда, врач сделал перевязку. Ты ел сегодня что-нибудь? Пил?

— Не помню.

— Значит, не ел и не пил, да еще и руку себе разрезал, — фыркнул Лоренсо. — Ты как мальчишка, честное слово, Рамиро.

— Хватит. — Он сказал это так, что друг умолк и вытянулся по струнке. — Где… отец?

— Его перенесли в королевские покои. Там женщины и кардинал, они обо всем позаботятся.

— Что происходит на площади?

— Посмотри сам. Если можешь встать.

Рамиро спустил ноги с кровати — все хорошо, только голова слегка кружится — и подошел к окну. Площадь была пуста, однако выглядела странно — словно по ней прошел темный дождь. Все в непонятных пятнах.

— Ты залил всю площадь кровью, Рамиро, — сказал Лоренсо у него за плечом, — и никого не убил при этом. Люди молча вышли отсюда и разошлись по домам — но лишь после того, как каждый из них оставил несколько капель своей крови на этих камнях. — И добавил чуть слышно: — Я всегда знал, что ты великий человек.

Рамиро обернулся: Лоренсо глянул на него бесстрашно и прямо, затем опустился на колено и склонил голову.

— Мой король, примите мою службу. Казните меня, милуйте меня за мою ошибку, делайте все, что захотите. Моя жизнь в ваших руках.

— Не торопись, Лоренсо. Я не король Фасинадо.

— Но это всего лишь вопрос времени, мой принц.

— Совет может выбрать кого-то другого. Дориту. Леокадию. Про Марко, я полагаю, не стоит упоминать. — Он глубоко вздохнул и заложил руки за спину. — Встань. Что ты там говорил об ошибке?

— Я проморгал этот заговор, — сказал Лоренсо, поднимаясь, — и прощения мне нет.

— А это заговор?

— Ты и сам это знаешь. Кто-то выкрикивал французские лозунги, кто-то пел по-французски. На острове чужаки, мой принц. И мы их найдем. А кое-кого уже обнаружили.

— Убийца? — сухо осведомился Рамиро.

— Убийца под стражей, но речь не о нем. Еще до того, как толпа пришла сюда, случились беспорядки в городе. К сожалению, мои люди были слишком заняты усмирением недовольных, потому мы оказались столь плохо подготовлены. Провокаторы призывали к бунту; пара умело брошенных фраз и вино сделали свое дело. Все это продолжалось до тех пор, пока те люди, которых ты заставил поклясться в верности на крови, не возвратились в город. И вот тогда подстрекателям пришлось плохо. Перед тем как ты очнулся, мне доложили. Тебе, наверное, не стоит видеть то, что от них осталось. — Лоренсо помолчал. — А может, и стоит. Чтобы ты никогда больше не смел делать то, что сотворил сегодня! — Последнюю фразу он выкрикнул, и зрачки его зажглись лютой, отчаянной злостью.

— Ты сам понимаешь: не сделай я этого, неизвестно, чем бы все обернулось.

— Да. Я все понимаю, Рамиро. И я вижу, что ты — человек великий, и так всегда будет, таким уж ты уродился. Ну, а мне выпало проклятие и честь защищать твою жизнь и жизни членов твоей семьи, и поверь, я предпочел бы умереть за твоего отца. Ах, если бы я успел закрыть его собой! — В глазах Лоренсо плескалась истинная боль. — Но я стоял слишком далеко.

— Я тоже не успел.

— Ты… Если бы следующий выстрел был нацелен на тебя, я бы успел. Ты не видел, но мы сомкнули кольцо вокруг тебя сразу, пока ты не впал в священное безумие и не сделал все то, что сделал. — Лоренсо скривился. — Будь моя воля, я бы отдал приказ стрелять.

— И тогда сейчас на площади лежали бы две сотни трупов? — холодно осведомился Рамиро.

— Да. Пускай так. Они заслужили.

— Они виновны лишь в том, Лоренсо, что подвержены влиянию. И это вина правителя, упускающего сей факт из виду.

— Господи, — сказал де Ортис, обращаясь к потолку с лепниной, — дай же ему благоразумия, а мне — терпения!