– Ты не позволишь?

– И я в том числе!

– Давно хотела спросить… – Яна бросила на подругу быстрый взгляд. – Почему ты воспринимаешь зеленый переворот настолько лично? Где привычный цинизм?

– Я… – Инга покусала губы, подбирая слова, чуть успокоилась и без надрыва, но все равно достаточно горячо, а главное – убежденно, ответила: – Я злюсь даже не из-за Всеславы, хотя ее мне жалко. По-женски жалко, по-бабьи. Я злюсь, потому что Ярга хочет разрушить Город, который я люблю, вот и все. Я люблю наш мир, Яна, и поэтому рассматриваю нападение первого князя как личное дело.

– И снова хорошо сказано, – тихо произнесла гиперборейская ведьма. – Наши мужчины относятся к происходящему так же, но ведут себя спокойнее.

– Если все будут горячиться, ни к чему хорошему это не приведет, – рассмеялась Инга.

– Тебе тоже следует вернуть хладнокровие.

Рыжая прищурилась и наконец-то поняла, что имеет в виду подруга: надежность. Схватка в Измайловском парке была первой в этом кризисе, но не последней. Их ждут серьезные сражения, и гиперборейская ведьма, да и все наемники, чего уж скрывать, хотели бы видеть рядом ту хладнокровную, целеустремленную и трезвомыслящую Ингу, к которой привыкли.

– Я не подведу, – спокойно произнесла рыжая.

– Хорошо.

«Мустанг» пересек Бульварное кольцо и выехал на Мясницкую. Несмотря на позднее время, машин оказалось довольно много, и Яне пришлось совсем сбросить скорость, едва плетясь по загруженной улице.

– На самом деле сейчас Всеведе мешаем не только мы, ей так же важно ликвидировать Ярину.

– А жриц?

– Жрицы, как видишь, растеряны. А Ярина очень важная фигура в защитных построениях Всеславы, ее последний козырь. Если Ярина докажет свою невиновность, хотя бы в том, что касается убийства жриц и баронов, это перевернет ситуацию на сто восемьдесят градусов. Все, что говорила Всеведа, окажется ложью, и она потеряет Дом.

– Ярина важнее королевы? – удивилась Инга.

– Сейчас – да.

– Зачем же мы ее отпустили?

– Если бы не отпустили – сбежала бы, – ответила гиперборейская ведьма. – Вспомни, в каком она была состоянии, когда мы ее спасли.

– Тоже верно, – согласилась рыжая. – То есть займемся поиском Ярины?

– Много времени это не займет, – успокоила подругу Яна. – Я попросила Бесяева сделать в телефоне закладку на этот случай, и если Ярина до сих пор пользуется нашей «сверхнадежной» трубкой, мы ее быстро отыщем.

– Почему я не удивлена? – хихикнула рыжая.

– Потому, что давно меня знаешь.

– Потому, что разочаровалась в людях в трехлетнем возрасте, когда мальчик в детском саду попросил у меня совочек, а сам, гад такой, отдал его девочке Маше, которую я терпеть не могла.

– Жизнь – это боль.

– А еще она несправедлива… – Инга рассмеялась, но через секунду вспомнила нечто важное: – Подожди… Получается, мы забываем о контракте со жрицами?

– Совсем наоборот, – покачала головой Яна. – Сегодня – ночь большой охоты. Сегодня Всеведа спустит с цепи всех своих помощниц, и там, где будет Ярина…

– Может оказаться Градислава, – закончила за подругу рыжая.

– Или Ванда.

– Так давай искать Ярину!

* * *

Зеленый Дом, штаб-квартира Великого Дома Людь

Москва, Лосиный Остров, 26 июня, воскресенье, 01.14

Он точно знал, чего она хочет. Не догадывался, не предполагал, а именно знал. Изучил за то время, что они провели вместе. За бесчисленные ночи, полные упоительной сладости и яркого огня… Он знал, что нужно делать, когда она вот так выгибает спину, знал, как поступить, когда она начинает мягко переворачиваться на бок, но замирает в ожидании его действий… знал, где и в какой момент нужно провести рукой так, чтобы услышать сладостный стон.

Знал.

И ему нравилось доставлять своей женщине удовольствие. Нравилось даже больше, чем получать.

Нет, разумеется, Федра не забывал о себе, но за его восторг отвечала Всеведа, и она хорошо знала, как можно отправить Юрия на вершину блаженства. А он изо всех сил старался закружить голову ей.

Женщине, которая сводила его с ума.

– Тихонько, тихонько… – прошептала жрица, покусывая губы. – Пожалуйста, не торопись…

– Ни в коем случае, любовь моя.

– Мягче…

– Конечно…

Но оба знали, что никакого «тихонько» или «мягче» не будет, зато через минутку, а может, чуть раньше, начнется самая упоительная, агрессивная, напористая и взрывная часть невероятного приключения, которое они проживали множество раз, но до сих пор наслаждались так же, как в самый первый. Через минуту запрыгает кровать, и крики наполнят тщательно закрытую от подслушивания и подглядывания спальню.

Через минуту или прямо сейчас…

И в этот миг зазвонил телефон.

– Дерьмо, – прошептала Всеведа.

Но даже не обозначила попытку потянуться за подавшей голос трубкой.

– Ненавижу этот рингтон, – усмехнулся Федра, покусывая ушко подруги.

– Завтра поменяю.

– Он не ритмичный.

– Завтра поменяю.

– Пронзительный.

– Завтра…

Всеведа застонала, и звонок молниеносно стих, словно электронная начинка смартфона сообразила, что не вовремя подала голос. И вместо раздражающего Федру рингтона послышались положенные обстоятельствами звуки: спинка кровати принялась биться о стену, ножки заерзали по полу, а шлепки влажных тел перемежались с невнятными криками и громкими стонами. В спальне будущей Берегини Трона царила любовь, и остальному миру приходилось ждать.

Но даже потом, когда прозвучал финальный аккорд, поставивший точку в упоительной игре любовников, никто из них не подошел к телефону – о нем попросту забыли. Федра развалился на огромной кровати, раскинув руки и бездумно таращась в потолок, а Всеведа уютно устроилась рядом, положив голову на грудь любовника.

И чувствуя себя абсолютно счастливой.

В пожилом, по меркам Люди, возрасте… В объятиях заурядного чела… Счастливой… Как странно распорядилась судьба…

В свое время Всеведа побывала замужем, став вдовой, развлекалась с кóнцами, никогда не чувствовала себя неудовлетворенной, но настоящее счастье обрела совсем недавно. И оно, как, впрочем, и положено счастью, продлилось недолго, да еще и заполучило публичное клеймо «Мезальянс».

Как грустно, что нельзя получить все, чего хочется. Грустно и несправедливо.

– Завтра ты станешь Берегиней, – задумчиво произнес Юрий.

– Да, – спокойно ответила Всеведа, хотя в груди у нее стало очень-очень холодно. Ужасно холодно.