лоб покрывался влагой, а еще больше влаги, подступающей вместе со сводящими с ума волнами желания, скапливалось между ног.

– Ш-ш-ш-ш, я знаю, где нужен тебе. – Два пальца поползли вниз, через ложбинку между моих грудей, по животу, по дорожке волос, и ниже, ниже, пока не вонзились в меня. – М-м-м-м, как-то раз я оставил тебя неудовлетворенной, но больше я так не поступлю, моя бесценная женщина. – Смешок. – Как же волнуется твоя кровь всякий раз, когда я произношу это слово. Бесценная. – Тело сделалось легким, точно невесомым, и губы его, скользнув по моему уху, вновь повторили: – Бесценная.

Волшебное слово проникло в меня, побежало по венам, разнося по телу мучительный жар. Тело мое горело, таз двигался в гипнотическом ритме, который задавали его пальцы, поглаживающие меня, и ладонь, лежащая на моем клиторе, ублажая его постоянным давлением.

Когда подкатила первая, предупредительная волна наслаждения, я резко втянула воздух.

– Ненавижу тебя.

– Ш-ш-ш-ш, не стоит маскировать страсть отвращением, – проворковал он в дюйме от моего уха, сжимая внутри пальцы и поглаживая нежный бугорок, обещая порочное удовольствие. – Отдайся мне. Ты знаешь, что хочешь этого. Хочешь, чтобы я утопил тебя в наслаждении, чтобы ты выплыла и расцвела. О, ты уже близко, маленькая. – Дыхание его сделалось быстрым, хриплым, оно обжигало мне шею с каждым толчком его пальцев. – М-м-м-м, твоя пульсирующая жемчужина просто пылает. Выпусти же свой жар. Освободи его.

Я вскрикнула, когда волна наслаждения подхватила меня, вознеся к высочайшим вершинам, а потом уронила в позорную пропасть поражения. Что-то разбилось и умерло во мне при следующем вдохе – возможно, здравомыслие, хотя, скорее, самоуважение.

– Хорошая девочка. – Енош ткнулся носом в мой лоб, ероша прилипшие к нему мокрые от пота пряди. – М-м-м-м, ну теперь ты мне веришь, маленькая? Веришь, что жаждешь моих прикосновений?

Мое прерывистое дыхание сменилось жалобными всхлипами. Сколько раз я уступала этому мужчине, с какой легкостью он окатывал меня наслаждением? Неужто я действительно так истосковалась по ласке, по вниманию, по тому, чтобы чувствовать себя желанной, что наслаждаюсь подобным развратом?

Его палец погладил меня по лбу, спустился по переносице к кончику носа.

– Почему ты хочешь убежать от удовольствия?

Реальность возвращалась по каплям, с каждым напряженным вдохом. Возможно, я была безумна, или одинока, или распутна – божьи кости, может, и то, и другое, и третье разом. Я всего лишь простая смертная с бьющимся сердцем, столкнувшаяся с разрушительными прихотями по-настоящему красивого бога.

Он может получить мое тело.

Но не мою душу.

Душа не сдастся никогда.

Не обращая внимания на его хитрую усмешку, я отстранилась от него:

– Никакие в мире удовольствия не заставят меня захотеть остаться рядом с таким порочным типом.

В бездне его серых глаз что-то треснуло. На один короткий миг, тот миг, за который слетает с лица ухмылка, мне показалось, что его маска разбилась на тысячи осколков. И древнее лицо, скрывавшееся за распадающейся завесой, не в силах больше поддерживать видимость превосходства, исказил… да, гнев.

Гнев распирал бога, гнев, едва сдерживаемый его смертной оболочкой. Комната затряслась, как недавно тряслась земля; стекло в окне задребезжало. Это сделал он? Потому что он сумасшедший? Милостивый бог, что его так разозлило? Побег – это ведь лишь мечта, уже изрядно поблекшая.

Пальцы его сомкнулись на моем горле, над самым воротом, не душа, но сжимая достаточно крепко, как бы давая знать, что сейчас он мог бы меня и задушить.

– После совокупления я часами баюкаю тебя, кормлю одной рукой, а другой глажу твои волосы, пока напряжение не покинет твои мышцы. Кожи в моем распоряжении осталось немного, но я вплетаю ее в самые лучшие платья, а постель твою устилают самые мягкие меха. – Прижавшись лбом к моему лбу, Енош зажмурился и приблизил губы к моим губам. – Поцелуй меня. – Его рот накрыл мой, целуя, посасывая, но губы мои оставались застывшими, неподвижными, и тогда он укусил меня. – Поцелуй!

От его рева у меня перехватило дыхание, но когда с потолка с тихим шелестом посыпалась известковая пыль, рука его соскользнула с моего горла, что придало мне толику уверенности.

– Заставь меня.

Он задохнулся.

Прошла секунда.

Две. Три.

С новым вдохом Еноша комната унялась, и маска безразличия, поросшая новыми слоями льда, вновь легла на его лицо – такая холодная, что кровь стыла в жилах.

– Моя маленькая смертная все еще беспокоится о девчонке, которую я отказался сгноить, хотя моя маленькая смертная так мило просила и молила об этом.

Голос его просто сочился презрением, но выражение глаз и залегшая между бровей морщина как-то с этим презрением не вязались. Я не знала, что сейчас делать, – тем более что его губы скривила новая улыбка, не предвещающая ничего хорошего.

Я разлепила губы и осторожно, очень осторожно проговорила:

– Иногда я говорила себе, что это даже хорошо, что у меня никогда не было детей, особенно когда слышала о младенцах, одеревеневших в своих колыбелях наутро после полнолуния. Не знаю. Возможно… возможно, боги просто не понимают, какое это страдание – потеря ребенка.

– Да что ты знаешь о моих страданиях? – Маска его на миг дрогнула, но тут же окаменела. – Если я сгною для тебя того ребенка, что ты дашь мне взамен?

Я усмехнулась про себя. Нелепый вопрос. Что я еще могу ему дать? Что он может хотеть такого, чего не может просто взять?

– А что ты хочешь?

Его ладонь накрыла мою щеку.

– Стань моей женой. Поклянись перед священником и богом – любым чертовым богом – и назови меня своим мужем.

От потрясения я опять забыла, как дышать.

– Ч-ч-т-то?

– Мне нужна твоя преданность, твоя верность, твое обещание остаться рядом со мной. И чтобы ты вернулась ко мне, если что-нибудь когда-нибудь разлучит нас.

Я захлопнула рот и прижала руку к груди. В комнате вдруг резко похолодало. Что за идиотское предложение? Он хочет, чтобы я стала его женой? Но… зачем?

– Ты спятил.

Взгляд его не дрогнул:

– Согласись, и я подарю покой девчонке.

Хрупкая тишина повисла между нами.

Я думала об Анне. О том мальчике, родившемся при полной луне. Обо всех младенцах, которых я когда-либо держала на руках, прижимала к себе, как будто они были моими, пускай лишь в первые секунды их жизни.

Я обречена служить Еношу вечно, несмотря ни на что. Богу нужна моя чертова клятва? А мне-то какая разница? Стоит ли моя гордость больше, чем покой хотя бы одного ребенка? Нет, но я не могла не задаваться вопросом, чего стоит эта клятва в глазах бога.

Три