прижала руку ко рту, глуша всхлип, и в животе вновь заворочалась тошнота.

– Она же совсем малышка, Енош… ей, наверное, и четырех не исполнилось, когда она умерла.

Тихое рычание завибрировало в его груди:

– Мы не будем об этом говорить.

– Ты можешь представить отчаяние матери, предлагающей свое теплое тело богу, который обрек ее единственного ребенка на вечный холод? Она готова позволить надругаться над собой самыми безбожными способами…

– А мне казалось, я делаю это божественно, – фыркнул он, с плеском швырнув в лохань мочало. – Срывая с твоих умелых губок одни сладчайшие стоны да вздохи.

Всего лишь трюк.

– Здесь ты не пробудишь во мне ни похоти, ни желания.

Потому что их нет.

Нет, не было и не будет.

– Нынче ночью моя женщина особо сварлива. – Он подхватил меня под мышки, приподнял, развернул навстречу своему ледяному взгляду. Вода заплескалась вокруг моих перекрученных лодыжек. – Сказать, сколько раз ты кончала, когда мышцы твоей вагины крепко сжимали мой член по твоему собственному желанию? Знание этого облегчит или усугубит бунт твоего разума?

Сердце мое заколотилось быстрее.

Это неправда.

– Ты сколько хочешь можешь быть богом на своем Бледном дворе… но здесь тебе не выдать отвращение за похоть, а боль за удовольствие.

Он вытащил меня из лохани и зашептал мне в ухо – точно железо заскрежетало о камень:

– Ох, маленькая, это вполне меня устраивает, потому что и ты не сумеешь тут притвориться.

Душистая солома захрустела под моими лопатками, когда он уложил меня на кровать. В воздухе витал аромат лаванды: с балок под потолком свисали пучки сушеных трав. Стоя у кровати, Енош принялся раздеваться, глядя на меня, как хищник на добычу.

Когда он полез на кровать, обнаженный, в полной готовности, я задрыгала бесполезными ногами, пытаясь отодвинуться:

– Держись от меня подальше.

– Ш-ш-ш-ш… помнишь? – Его рука поймала мою ступню – и Енош подтянул ее к своим губам, поцеловав мою щиколотку. – Никогда не отказывай мне в своем тепле, или я лишу тебя своих прикосновений.

Я невольно охнула, когда его язык пробежал по моей голени вверх, к колену.

– Не хочу я твоих прикосновений.

– Нет? А что, ты не покрываешься мурашками, когда я делаю вот так? – Тыльной стороной ладони он гладил внутреннюю сторону моего бедра, медленно продвигаясь между раздвинутых ног. – Твои кости дрожат, требуя моего внимания, маленькая. Твоя плоть кричит, изголодавшись по моим касаниям. Они говорят со мной, со своим хозяином, и я отвечаю им без запинки, на языке, отточенном за этот месяц. Слушай! – Кончики его пальцев, едва касаясь, огладили завитки волос между моих ног, и сердце мое тревожно застучало. – М-м-м-м, вот, дыхание твое участилось, кровь быстрей заструилась по венам, подталкивая меня, приказывая коснуться… здесь. – Большим пальцем он надавил на мой клитор, и тот запульсировал, посылая волну жара в лоно. – Да, вот так нравится моей женщине, маленькая бусина сжимается, пока… Ну-ну! Не крутись!

Он перебрался через мою скрюченную ногу, продолжая мучить клитор, прилег рядом со мной, подперев рукой голову, и прошептал:

– Моя бедная женщина пришла ко мне, изголодавшись по ласкам, ведь ее муж гнушался ее, не так ли?

Знакомая боль резанула по сердцу, усиленная оглушительной пульсацией в той части тела, у которой настойчиво кружил его палец. Что, если он прав? Что, если я так истосковалась по крепким мужским рукам, что готова была искать убежище даже в объятиях дьявола?

Его палец скользнул в меня. Выскользнул. Снова вошел внутрь.

– Но я поклоняюсь твоему телу, разве ты не чувствуешь? Кружусь, толкаюсь, ныряю… неся тебе сладчайшие наслаждения?

Дыхание мое сбилось.

Нет. Это неправда.

Неправда, неправда, неправда.

Я отвернула от него голову, испытывая отвращение к себе из-за того, как легко проникал в меня его палец, надавливая на внутренние стенки так, что спина моя выгибалась дугой.

– Старайся всю ночь, если хочешь, да только ничего не добьешься.

– М-м-м-м, я небезупречный бог, но еще никто не обвинял меня в поспешности. – Его застывшие в улыбке губы скользнули вдоль моей напряженной шеи, теплое дыхание обдало мое ухо. – Разве я не глажу, не ласкаю, не нежу тебя часами? Не дразню этот маленький бутон, пока он не выглянет из складочек, набухший и требовательный? Вот как сейчас. М-м-м-м, да, так. Медленно. Нежно. Как нравится моей женщине.

Я почти не дышала, и оттого голос прозвучал глухо, надломленно:

– Я ничего не чувствую.

– Неужели? – В ответ на мою ложь его палец проник глубже и выгнулся внутри, усиливая растущее наслаждение. – Разве ты не затаила дыхание? Не закусила губу, словно это поможет тебе не обращать внимания на то, как раздвигается под моими касаниями твоя плоть? Как растягивается? Ты вот-вот застонешь, но… нет, тут нужно что-то потолще. Мой член, да? Ты чувствуешь?

Я замотала головой.

– А я чувствую, – шепнул он, накручивая на палец светлую прядь. – Чувствую каждую мурашку на твоей коже, чувствую, как напрягается большой палец твоей правой ноги, когда ты поджимаешь его, чувствую напряжение вот здесь. – Он погладил мою шею, легонько массируя ноющий узел у основания черепа, и в этот момент внутрь меня скользнул второй палец. – Я чувствую каждую клеточку твоего тела, чувствую, как оно жаждет меня, как требует моих прикосновений после стольких лет презрения и пренебрежения. Ох, маленькая, позволь поклоняться твоему телу так, как должен это делать мужчина.

Меня колотило от закипающей во мне смеси отвращения и желания, я задыхалась от его прикосновений.

– Это все не взаправду.

Не может быть.

Я не позволю!

Но… ох, эта его опытная рука…

– Перестань отпираться и сдайся мне. – Пальцы его выскользнули из меня, медленно поползли вверх, огладили мою щеку – и погрузились в мой рот, огладили зубы, размазывая терпкий сок моего возбуждения по моим деснам. – М-м-м-м, моя маленькая вновь промокла насквозь, и теперь мне надо позаботиться о ней. Дай-ка мне отведать твой вкус. – Его рот накрыл мой, настойчивый язык раздвинул мои губы, и Енош глухо застонал, наслаждаясь. – О, плоть от плоти моей, кость от кости, ты хочешь этого не меньше, чем я. Ты жаждешь моего безраздельного внимания, ты хочешь, чтобы я вслушивался в каждую прихоть твоего тела, отвечая на его мольбу.

В глазах у меня помутилось.

– Маленькая, – шепнул он, – ты вновь задержала дыхание. Твои легкие горят. Дыши. Дыши! Вот… вот хорошая смертная.

Холодный воздух хлынул в грудь – и, наверное, именно из-за него мои соски затвердели. Там, где только что были его пальцы, теперь была пустота, жаждущая, чтобы ее заполнили после многих лет воздержания. Пустота зудела, и от этого зуда