И лошадки бойко застучали подкованными копытами по утоптанной земле дороги. День был погожий, и о нетленном покойнике, спрятанном под рогожу, как-то не думалось.

1

На въезде в лес путешественники увидали бредущего по дороге мальчишку, одетого в немыслимые лохмотья.

Мальчик шел по обочине дороги неторопливо. Котомка на его остром плече размеренно колыхалась в такт шагам тощих ног, обутых в изодранные опорки.

Услыхав за спиной громыхание колес, мальчишка сошел с дороги в высокую траву и с любопытством взглянул на приближающуюся подводу.

Глеб, правящий подводой, хотел проехать мимо, но Лагин положил ему руку на плечо и попросил:

– Первоход, осади-ка.

– Хозяин – барин, – ответил Глеб и слегка натянул вожжи. Лошади пошли медленным шагом.

Когда телега поравнялась с мальчишкой, Лагин громко спросил:

– Кто ты, человечек?

Мальчишка пошел рядом с телегой.

– Я Прошка, – сказал он. – Нешто вы меня не помните?

Худенькое лицо пострела было все сплошь покрыто ссадинами и царапинами.

– Боже! – воскликнул Лагин. – Так ты – тот самый мальчишка, который помогал разбойникам?

Прошка вздохнул и вытер рукою нос.

– Не хотел, дяденька. Разбойники мою мамку полонили. А меня мучили. Вишь, какое с рожей сделали! Заставили на купца Жадана указать. Я и указал.

Мальчик по-прежнему шел рядом с телегой.

– Значит, это они тебя разукрасили? – спросил ученый муж, вглядываясь в искалеченное лицо мальчишки.

Тот кивнул:

– Ну.

– За что?

– За то, что я мамку защищал.

– И где теперь твоя мамка?

– Да нигде. Сгубили ее разбойники. А я, вишь, убег.

– Бедный мальчик. А ну – прыгай в телегу!

Мальчик недоверчиво оглядел сидящих в подводе людей и опасливо спросил:

– А не обидите?

– Не обидим. Прыгай сюда!

Мальчишка поправил на плече котомку и с кошачьей ловкостью запрыгнул на телегу. Спустил с телеги ноги вниз, посмотрел на движущуюся мимо траву и, заметно повеселев, сказал:

– Так лучше.

– Еще бы, – улыбнулся Лагин. – А куда ты теперь подашься, Прошка?

– Того не ведаю. Может статься, в лесу буду жить. Построю себе шалашик, в нем и заживу. В Хлынь-то мне воротиться никак не можно. Разбойники споймают – убьют.

– Как же ты будешь в лесу жить?

– Да вот так и буду.

– А кушать что будешь?

– Птичек буду ловить. Я силки умею плести.

Лагин задумался.

– Слышь, Первоход, – окликнул он Глеба. – Мальцу совсем некуда податься. Может, возьмем его пока с собой? А там что-нибудь придумаем.

Бродяга Хомыч посмотрел на нового седока сердито и вдруг сказал:

– Первоход, прогони его. Зачем нам лишний рот?

– Не ругайся, Хомыч, – неожиданно вмешалась Диона. – Не видишь – мальчик без призора. Один пропадет.

Глеб усмехнулся и глянул на Диону колючими глазами.

– Нравится человеческий детеныш, нелюдь? – холодно спросил он. – Будь твоя воля, ты бы с удовольствием его слопала, верно?

– Я никогда не ела детей, – спокойно возразила Диона.

– Не ты, так твои картофелеголовые, десятирукие сородичи. Мальчик останется с нами.

– Но… – запротестовал было Хомыч.

– Останется, я сказал. А ты, нелюдь, помни: я приглядываю за тобой.

Прошка с любопытством посмотрел на девушку, но ничего не сказал. Диона покраснела.

– Почему ты так груб со мной, Первоход? Ведь я спасла вас.

– Спасла, верно, – согласился Глеб. – Но я не знаю, что у тебя на уме. Может, ты хочешь заманить нас в ловушку и скормить своим кровожадным сородичам?

– Дурак, – буркнула Диона и отвернулась.

Глеб тихо засмеялся.

Что ж, Диона и впрямь походила на девушку. Но Глеб не позволял себе забывать, кто она. Ее сородичи, прячущиеся среди развалин Кишеня, поймали и сожрали великое множество людей. Были среди погибших и отличные ходоки. А что касается звероподобных вождей, то Глебу доводилось их видеть. Это были настоящие чудовища. Три, а то и четыре налитых кровью глаза, цепкие когтистые руки, деформированные челюсти с несколькими рядами острых, как бритва, зубов.

Иные соплеменники Дионы были страшнее оборотней и волколаков. Страшнее, сильнее и хитрее. И забывать об этом никак не следовало.

2

До самых сумерек ехали по лесу, а затем Глеб остановил подводу и объявил привал.

– Прошка и Хомыч, айда со мной по дрова! – распорядился он, привязав лошадей. – Остальные – развязывайте сумку с припасами и подыщите место для костра.

В лесу сумерки были гуще, чем у дороги, и Хомыч, редко захаживавший в лес и считавший себя жителем городским, больше таращился по сторонам, ожидая нападения лесной нечисти, чем собирал дрова.

В конце концов Глебу пришлось пригрозить:

– Не будешь помогать – не получишь ни жалованья, ни обеда.

Только тогда Хомыч, бормоча под нос заклинания-обереги, стал рыскать по траве в поисках более-менее сухого валежника.

Лагин и Диона тем временем достали из сумки припасы и расчистили на траве прогалинку под костровище. Развязывая сумку и выкладывая на лопухи еду, Лагин то и дело бросал на девушку быстрые, восхищенные взгляды.

Наконец, он не выдержал и сказал:

– Просто удивительно, какая ты красивая, Диона.

– Первоходу так не кажется, – с горькой улыбкой возразила девушка.

– Первоход – упертый парень. Думаю, он много настрадался от вашего брата.

– Ходоки полонили и убили больше нелюдей, чем мы сгубили людей, – снова возразила Диона. – Мой народ ненавидит ходоков больше, чем оборотней и волколаков.

– И все же вы охотитесь на людей, – заметил Лагин. – А это плохо.

Щеки Дионы слегка порозовели, и Лагин поспешно сменил тему разговора.

– А мне плевать, нелюдь ты или человек, – заявил он. – Я вообще не вижу разницы.

Диона посмотрела на него удивленно, затем подняла руки с перевязанными ладонями и сказала:

– Вот она, разница. Первоход думает, что я уродка. И он прав.

– Чушь, – дернул щекой Лагин. – Подумаешь – глаза на ладонях. Я много лет занимаюсь ученым ремеслом и такого навидался, что тебе и не снилось. У вполне обычных баб и мужиков рождаются двухголовые дети. А однажды я видел мальчонку с хвостом и рожками. И что с того? Все это обыкновенные ошибки природы. Почему Господь допускает их – это, конечно, вопрос. И я не знаю на него ответа.