Гавриил поднялся на ноги. С руки его каплями капала кровь, а на ладони пахло смертью. На земле у его ног лежал казнённый. Больше никто не паниковал; Лена, присев на корточки и закрыв руками нос и рот, смотрела на горсть глинистого песка рядом с собой.

«Стас», — скомандовал Диктатор.

Владимиров поднял глаза, не отводя руки от плеча.

«Вон видишь пригорок… Там лежит Рафаил…» — Гавриил боялся сказать «мой сын», чтобы не заплакать; он не был уверен, что сдержится, поэтому не рисковал: «Перенеси его сюда, а на его место положи Птицева… Николай. Помоги ему».

Никто ещё толком не понял, о каком «Рафаиле» сейчас шла речь. Хотя во всём Донецке-Макеевке такое имя было только у одного шахтёра, никому и в голову не приходило, что имеется в виду именно он. Как лицо командира могло оставаться таким же спокойным как и раньше. Пока никто не осознал, что командира больше нет, есть диктатор.

Гавриил подошёл к Лене и тоже присел на корточки: «Что ты задумалась?»

«Зачем вы это сделали?» — не поднимая взора и тяжело вздохнув, спросила она.

«Он не подчинился».

«И меня вы тоже убьёте, если я не подчинюсь?»

«Нет, тебя не убью…»

Они оба замолчали, просто не зная, как выразить свои последние мысли. Через минуту Гора увидел, как тело Рафаила медленно несут с вершины пригорка. Лена обернулась точно в эту точку.

«Мой сын…» — начал было говорить Гавриил, но остановился, ожидая боль в сердце и мрак в горле, но ни того ни другого не было, и он продолжил: «Погиб только что».

Лена очень давно дружила с Рафаилом. Они даже родились в один день. Они рассказывали друг другу всё, что только знали. Были друг другу как брат и сестра. Теперь ей некому было пожаловаться, теперь ей не с кем было поделиться радостью, теперь у неё не было родного человека.

Ещё один тяжёлый вздох и прямо из середины груди, по её глазам покатились слёзы. Она прикрыла глаза и тихо заплакала. Только что ей пришлось увидеть бой, хладнокровное убийство, а теперь ещё и тело близкого. Слишком много всего за один день. Лена легла на землю и зажалась как только смогла. Она не хотела видеть весь этот мир — вдруг она снова откроет глаза, и случится ещё что-то более страшное, что-то, что нельзя себе представить.

Спустя немыслимый промежуток времени что-то или кого-то положили рядом с ней. Она не хотела открывать глаза.

«Лен… — послышался голос Гавриила. — Это Рафаил. Попрощайся с ним».

Лена открыла глаза: рядом лежал Рафаил. Спокойный и добрый, как всегда, но только мёртвый.

Она дотронулась до его светлых волос: всё такие же пушистые и мягкие. Пальцы прошлись по голове. Лена чувствовала, что ей становится всё легче и легче.

«Я надеюсь тебе будет хорошо там, брат», — сказала Лена и поцеловала его в лоб. Это было её прощание.

Изо всех погибших только Рафаила можно было закопать, причём только в воронке, под рельсами, чтобы чумы не нашли. Если вырыть в другом месте, останутся следы. Всех остальных придётся отдать чумам. Те рассказывали, что их гордость не позволит им съесть их (чумы способны питаться практически всем), но ходили слухи, что чумы способны есть постоянно, практически не насыщаясь, поэтому, скорее всего, их всё-таки съедали.

Когда закапывали Рафаила все об этом и думали, что ему повезло больше других (правда не всех: закапывали ещё тех, кто умер в 1-ом секторе).

«Коль, подойди сюда», — позвал его Гавриил. Когда тот приблизился послышался твёрдый голос диктатора: «Николай, ты вернёшься на шахту. Сейчас. Подойдёшь к первому попавшемуся чуму, встанешь перед ним на колени, поклонишься до самой земли и скажешь: «Хозяин, на нас напали. Мы отбили нападение». А когда он спросит, почему ты один и где остальные, скажи ему: «Прости нас хозяин, охранявшие нас погибли». И он ударит тебя. Потом, может быть, ещё раз. Не уклоняйся, и он остановится быстро. А когда остановится, скажи ему: «Я заслужил хозяин. Позволь мне послужить тебе ещё. Сейчас наша сома, возможно, вторично подверглась нападению». Это скорее всего, напугает его, и он сразу передаст обо всём своим. А если нет, скажи ему: «Хозяин, мы уже починили дорогу, дай мне команду и я передам её своим. Как мы ещё можем послужить нашей Великой Империи?» Тогда он точно передаст обо всём своим. И что бы тебе ни сказали чумы, отвечай им, что ты готов служить на славу Империи. Отвечай им так, и они поверят тебе. Иди, Николай, и выполни задание».

Никто не понял, что сейчас сделал Гавриил. Его сына убили чумы. И именно их он должен ненавидеть. А он дал указание своим подчинённым кланяться им в ноги, служить им, на благо их Империи.

Гора отвернулся и медленно пошёл к поезду, размышляя о том, что ещё предстояло сделать: «Сейчас он придёт и поклонится им. Затем это сделают и все остальные. И чумы поверят, что сломали нас, поверят, что им ничего не угрожает. Они ослабнут, и когда настанет момент, мы скажем им нет. Все вместе. Мы скажем это так громко и сильно, что они сами подумают также. Тогда они проиграют. Тогда мы получим Свободу».

Самый счастливый на всей Земле

Белая нескончаемая степь. Солнце и лучи на снегу.

Александр Ручьёв пробирался вперёд. Все его мысли и ощущения куда-то пропали. Лишь неведомая сила двигала его вперёд.

За одной из степных дюн оказалась дорога — Никополь уже близко.

Повстанец выбрался на дорогу и побежал по ней. Стало легче, но сил всё равно не было. НЕ было ни сил, ни мыслей — было движение вперёд. Он снова потерял ориентацию и погрузился в самого себя, в то время как ноги неустанно рвались в бессмертие.

Он вспомнил как они вместе с Владимиром бежали по похожей дорожке, тренируясь к очередному переходу. Владимир говорил тогда, что, когда, закончится война, у него, наконец, будет достаточно времени, чтобы найти свою суженую. У них будет много детей, которые не видели войны. Он мечтал иметь домик у Печенежского водохранилища, недалеко от которого в Древнюю Войну погиб один его предок. Он будет рассказывать своим детям как воевал сам, как воевали другие, сколько погибло друзей и родных; что сколько бы он ни искал, не мог найти места, где не было войны, а ещё, что войны