Еще один шорох.

Все в порядке. Меня не заметили. Я двинулся дальше, сильно забирая влево. Он вдоль опушки, я наперерез ему. Скользя между ветвями вполоборота – лицом туда, к звукам. Теперь он двигался почти прямо на меня…

На миг я закрыл глаза, постарался выбросить из головы все звуки. На миг можно. Никуда он от меня не денется за секунду. Тут, главное, самому не попасться.

Есть ли прохладный ветерок, который гуляет не на коже, а в голове?..

Я прислушивался к своим ощущениям, но ничего не улавливал. То ли паучихи поблизости нет, то ли она настолько искусна, что пока я ее не замечаю.

Я открыл глаза. Впереди, меж стволов, скользнуло темное пятно. Я шагнул за ближний ствол, прижался к нему.

Вот и человек… Одет во что-то темное. Стволы, ветви – все это мешало рассмотреть, дробило его на кусочки, появляющиеся и исчезающие. Но я терпеливо следил за его движениями и мысленно складывал кусочки.

Кажется, кожаный плащ. Невысокого роста. А на голове у него…

У нее.

Я облегченно выдохнул и опустил револьвер. Это именно та рыбка, которую я ловил.

Теперь, главное, не дать ей сорваться. Я шагнул чуть в сторону, чтобы ствол прикрывал меня.

Ждал, пока она подойдет ближе. Она тоже шла вполоборота. Лицом к дому, просвечивающему из-за деревьев. Боком вперед. Спиной ко мне.

Я почувствовал, что невольно сдерживаю дыхание, чтобы даже этот едва уловимый звук не выдал меня. И морщусь как от зубной боли. Мне казалось, что она должна была заметить меня. Почувствовать. Должна!

Потому что я ее не только видел и слышал, но и чувствовал. Я мог закрыть глаза, но все равно совершенно отчетливо чувствовал, где она…

Жаль, что теперь уж не расскажу это Старику. Может быть, это именно то, чего он хотел от меня добиться?..

Она меня не замечала. Она скользила боком, иногда неосторожно похрустывая на ветвях… поравнялась со мной. В двух шагах от меня. Напряженная, как перетянутая струна. Чуть согнувшись, руки разведены в стороны. Тонкие, длинные пальцы с черными ногтями чуть подрагивают от волнения. Правая ближе к телу – чтобы в любой миг дотянуться до пистолета под расстегнутым плащом?

И – совершенно не чувствуя меня за спиной.

Я мог бы свистнуть. Мог бы просто вытянуть руку и коснуться ее плеча… но слишком уж не хотелось получить пулю в живот.

Уже не скрываясь, я шагнул вперед.

Шелест листьев под моими ногами – и тут же хрустящий вихрь передо мной. Неуловимые движения, слившиеся воедино: серо-бурая ветка, черный плащ, блестящие волосы – и белое пятно лица, блеск черных глаз, матовость вороненой стали…

Но я уже поймал этот вихрь. Сжал ее запястья, развел ее руки и бросил к иве ее напряженное тело. Прижал к стволу, не давая двинуться:

– Шш… Это всего лишь я. Твой спасеныш.

Она узнала меня. Сначала руки, а потом тело расслабилось.

Я взял пистолет из ее руки и отступил.

– Ты… – сипло выдохнула она.

Она старалась успокоиться, но дыхание вырвалось из нее короткими и резкими толчками. Мышь, угодившая в кошачьи лапы и только чудом спасшаяся.

– Я. А вот кто ты?

Ее глаза вдруг заледенели. Как закрылись ставни на окне. Лицо заострилось, жестче выступили скулы, губы сжались. Она уже могла ничего не говорить. Я знал, кто она…

Она забрала пистолет, с досадой запахнула плащ. Кивнула в просвет между деревьями:

– Там, в доме… Там ведь никого, да?

Я кивнул. Сказал:

– Пошли.

Развернулся и пошел к дому не оборачиваясь. Теперь она от меня не убежит.

Она сбросила ботинки и с ногами забралась в кресло, сжавшись в комок. Даже плащ не сняла.

Я тоже не стал раздеваться. Огонь в камине трещал уже минут пять, но пока так и не смог разогнать холод опустевшего дома.

– Это ты сделал? В ту ночь?

Пока я возился на кухне, она ходила по дому, разглядывая пятна крови и следы от пуль. Выходила к кострищу на заднем дворе.

– Держи. – Я протянул ей кружку с кофе.

– Спасибо…

Она взяла кружку обеими руками, грея о нее пальцы.

Сейчас она ничем не напоминала ту напряженную, как рысь перед прыжком, охотницу, что балансировала на носках, разведя руки с длинными, чуткими пальцами, в любой момент готовая броситься в атаку или метнуться прочь…

Я присел в кресло напротив, тоже обхватив кружку обеими руками. Не отпивая – просто греясь.

Наверно, сейчас я тоже не очень-то походил на охотника.

Два осколка… Двое случайно уцелевших из перебитых охотничьих стай.

– Давно? – спросил я.

Она вскинула на меня взгляд.

– Давно ты одна? – повторил я.

Она опять уставилась в кружку, в медленно кружащуюся кремовую пену.

– Второй год…

– Сколько вас было?

– Нас?

Я удивленно поднял брови.

Она вздохнула:

– Я так, сбоку припека была… Среди них был мой парень…

– И сколько их было?

Она усмехнулась. И я не понял, чего в ее усмешке было больше – горечи или злости.

– Если бы все так просто… Было… – повторила она и зло тряхнула волосами.

Я молчал и ждал. Грел пальцы о горячую кружку, беззвучно, одними губами, делал маленькие глотки – и терпеливо ждал.

Пусть ее слова текут как текут. Иногда слова больше, чем просто слова.

– Она не всех убила. Двое все еще живы. Если это можно назвать жизнью…

Я опустил кружку.

– Ты хочешь сказать…

Она наконец-то подняла глаза. И черт возьми, уж лучше бы она продолжала смотреть, как медленно умирает пена в черном кофе. Ее губы кривила усмешка.

– Да. Кто сможет охранять лучше, чем бывшие охотники?

– А он… твой парень…

Она опустила глаза. На скулах затвердели желваки.

– Он. Больше. Не мой. Парень, – отчеканила она.

Слава богам, что я не видел ее взгляда – сейчас.

– Это он, – сказала она, – заметил того вашего… тощий такой, костлявый…

– Шатун.

Она пожала плечами. Какая разница, как его зовут?

– Она вытащила из него все, что он знал. Потом его убили.

– Откуда ты знаешь?

– Видела.

– А остальные наши? Кого ты еще видела?

– Тебя.

Я нетерпеливо кивнул. Это я и сам знаю!