– Сами не видите? – сказал Фалько с ледяной улыбкой. – Человек, который играет на бильярде и носит на лацкане партийный значок.

– Вы что, провоцируете меня?

– Даже и не думаю.

– Сейчас мне показалось, что вы из полиции.

Фалько расхохотался:

– Попрошу не оскорблять!

Портела тоже рассмеялся – сквозь зубы, принужденно и невесело.

– Вы правы, – сказал он. – Внешность порой не соответствует сути.

– Чистая правда. Не всегда.

Портела покосился на хозяина, перемывавшего в раковине стаканы.

– Вы, наверно, знаете, что за такой разговор меня могут выволочь из дому в пижаме в три часа ночи?

– Вас это беспокоит?

– Я хочу спросить об этом вас. Следует ли мне беспокоиться?

Фалько, не отвечая, допил свое вино.

– Что вам нужно от меня? – допытывался Портела.

– Спасибо за интересную партию. – Фалько поставил стакан на мраморную стойку. – И больше ничего.

Портела еще мгновение смотрел на него с немым вопросом, но наконец отступился. Печально и как-то устало вздохнул, сунул руку в карман и спросил хозяина, сколько с них.

– Я угощаю, – сказал Фалько.

Портела повернулся и пошел прочь, не поблагодарив и не попрощавшись. Молча и мрачно. Прислонясь к дверному косяку, Фалько смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду.

В лунном свете на стене возникла человеческая тень. Стена была выбелена, и оттого заметней стала темная фигура, двигавшаяся торопливо и приближавшаяся неуклонно. Лоренсо Фалько на переднем сиденье «испаносюизы», припаркованной в темноте, затянулся зажатой в кулаке сигаретой, чтобы огонек ее разгорелся поярче, и поднес его к циферблату часов. Было без четверти десять.

– Это он, – сказала Кари Монтеро.

За рулем сидела она. Раздобыть автомобиль оказалось непросто, но все же на деньги Фалько и под предлогом перевозки родни и пожитков в Мурсию удалось все устроить: за тысячу песет начальник гаража, где стоял десяток машин и грузовиков, предоставил «испаносюизу» с полным баком и двумя запасными канистрами и документ с печатью, дававший право пользоваться ею в течение недели.

– Один идет, – добавила девушка.

– Похоже на то.

Откинувшись на спинку, Фалько еще немного посидел неподвижно, наблюдая за улицей, покуда мужская фигура не скрылась в подъезде дома. Это было кирпичное, за железным забором здание дешевой гостинички, стоявшей на пустыре между кварталом Санта-Лусия и кладбищем. Ни одно окно не светилось. Фалько, покуда не стемнело, побывал здесь и провел рекогносцировку, чтобы не было неожиданностей. Пути подхода, возможные неприятности и вероятные угрозы. Стандартные меры безопасности.

– Остаешься здесь, – приказал он Кари. – Смотришь, чтоб никто не помешал. Если появятся ополченцы…

– Знаю-знаю. Нажать на клаксон и уматывать на полной скорости.

– Именно. Геройство хорошо для кино. Если возникнут сложности, ты помнишь, куда мы рванем.

– Да не беспокойся. Я помню все, что надо будет сделать.

– Только одно – по нашему сигналу подогнать машину к дверям.

– Да-да. Договорились. Удачи вам.

Фалько понравилось, что в такой момент Кари обошлась без мелодраматических эффектов. А искушение, подумал он, было велико. Приключение и опасность. Однако и Кари Монтеро, и ее брат сумели совладать с собой. Девушка оказалась спокойной и храброй. Другой бы и не удалось перебороть страх, действуя в тылу у красных и ежедневно рискуя тем, что попадет в ЧК, где ее будут пытать перед неизбежной казнью. Пленный фалангист обречен на смерть, но мало кому достается смерть быстрая и легкая. Выдержать такое могут лишь люди особого замеса, и она принадлежит к их числу. Как и Ева Ренхель, мелькнуло у него в голове, покуда он тушил окурок в пепельнице. Потом дослал патрон, поставил пистолет на предохранитель и вновь спрятал в правый карман куртки. Открыл дверцу и двинулся к отелю.

Он с удовольствием отмечал, что к нему вернулись знакомые ощущения – частый стук крови в висках, покалывания в паху, необыкновенная отчетливость всех органов чувств, приведенных в наивысшую степень готовности и настороженно выискивающих малейший признак опасности. Схожий эффект достигался с помощью нескольких порций спиртного, нескольких сигарет, нескольких женщин. Но этот был сильнее. Ничто другое так не возносит на вершину, отшлифованную до идеальной гладкости мраморного надгробья, как этот путь по враждебному миру, столь же бесприютно-пустынному, что и сама жизнь, как уверенность, что позади не осталось ничего своего, а впереди нет никакой силы, сколь бы ужасна она ни была, способной его остановить. Он сполна наслаждался всеобъемлющим чувством свободы и независимости, теряя представления о прошлом и о будущем, зная, что и карманы его, и душа, и память совершенно очищены от всего ненужного, не загружены ничем, кроме того, что поможет выжить в данную, конкретную минуту. И в этом счастливом состоянии, благодарно ощущая в кармане успокоительную тяжесть пистолета, обхватив его рукоять и не дотрагиваясь пока до скобы и спускового крючка, шел Фалько, спокойный и смертоносный, и казалось, будто на плече у него лук и колчан со стрелами невидимого лучника и лицо его подобно созданной из мрака маске, а сам он – окружавшей его тьме.

Дверь на задвижку не заперли. Он закрыл ее за собой, пересек вестибюль и вошел в коридор. В массивном канделябре, укрепленном на перилах лестницы, оставшейся слева, горела свеча. Владельцев дома, как рассказали Кари и Хинес, мятеж 18 июля застал на территории франкистов. Летом республиканцы разграбили дом – но умеренно. На стенах остались невыгоревшие прямоугольники от снятых картин, ящики в шкафах выдвинуты. Под ногами хрустели обломки хрусталя и фарфора. Фалько толкнул дверь в конце коридора и оказался в комнате, освещенной лампочкой без абажура: стол, полдюжины стульев, шкаф, детекторный приемник «Эмерсон». Как раз в этот миг стихла музыкальная заставка «Радио Севильи» и раздался голос генерала Кейпо де Льяно, начавшего свое ежевечернее обращение к республиканцам: «Добрый вечер, дамы и господа…»

Фалько до мелочей рассчитал все, что должен будет сделать. И то, как он это сделает. Молча пройдя мимо сидевших за столом Кари и Хинеса, он подошел к приемнику и выключил его. Потом обернулся к Хуану Портеле, который глядел на него в изумлении. Одет он был так же, как утром в биллиардной, – джемпер поверх рубашки с галстуком. Узел он ослабил, а пиджак снял и повесил на спинку стула. При внезапном появлении Фалько он встревожился, но когда узнал его, тревога сменилась недоумением.

– Что вам нужно?

Фалько ударил его левым кулаком в висок, правой рукой одновременно выхватив пистолет из кармана. От короткой, резкой, расчетливо жестокой затрещины голова Портелы мотнулась, а сам он, потеряв равновесие, свалился на пол вместе со стулом. Не давая ему опомниться, Фалько оседлал его, придавив коленями. Он был опытен в делах такого рода. Главное – не позволять ему думать, раз за разом ошеломлять, не допуская, чтобы успел приготовиться к тому, что его ожидает. И он с размаху открытой ладонью очень сильно хлестнул Портелу по лицу – оплеуха хлопнула звонко, как пастушеский кнут. Потом приставил пистолет меж глаз и спросил остальных: