ведение войны и ее правоту. Люди чувствуют, несмотря на убедительные доказательства обратного, что существует глубоко укоренившееся несоответствие между войной с какой бы то ни было целью и Нагорной проповедью; когда им говорят, что это священная война, они не могут не вспомнить, что немцы говорят то же самое. Возможно, они считают, что оправдание войны – в конце концов, дело политиков и государственных деятелей, и что церкви было бы более уместно пытаться сделаться, насколько возможно, проводником добра, а не пытаться излишне оправдывать войну. Народ, испытывающий благоговейный трепет перед самопожертвованием своих армий, способен извлечь пользу из увещеваний церкви, кардинальная доктрина которой возлагает ответственность на тех, ради кого добровольно была отдана жизнь. Трудно представить другое учреждение, обладающее достаточными верой и силой, чтобы донести до людей серьезность лежащей на них ответственности – стать достойными той высокой цены, какую все еще постоянно платят. Если бы каждый гражданин сознательно стремился стать тем, за кого можно умереть, наверняка национальное единство самого возвышенного рода оказалось бы в пределах досягаемости.

Из всего, что лишает гражданина чувства данного по рождению права, пожалуй, самое сильное, хоть и самое тонкое влияние оказывает официоз. Кажется неизбежным, что чрезвычайно сложные общественные услуги, которые необходимы в современном государстве, создают барьер между частным лицом и должностным лицом, в результате чего истинные отношения между ними затемняются. Чиновник забывает, что государственная машина создана в интересах гражданина; гражданин начинает смотреть на государство как на враждебное учреждение, от которого нужно защищаться, хотя государство и создано именно для его защиты. Для гражданина преступление обманывать государство в вопросах уплаты налогов, для государства не преступление – лишние поборы. В свете фундаментальных отношений гражданина и государства представляется невероятным, что в демократической стране возможно существование процветающих учреждений, единственной задачей которых является спасение частного лица от обмана со стороны бюрократии, собирающей налоги. Это всего лишь один, крайний пример далеко идущего разделения, осуществляемого официальной машиной. Более мелкие виды отчужденности, бесчеловечных церемоний, безразличия к человеку, преданности рутине являются не менее сильными факторами, лишающими обычного человека чувства реальности его гражданства, которое могло бы быть очень ценным источником национального единства. Если бы официальная машина во всех основных частях была хотя бы в меру проникнута человеческим духом и использовалась как средство объединения людей, а не как двигатель морального разрушения, это могло бы иметь неисчислимую ценность для укрепления морального духа.

Англия ПРОТИВ Германии

Германия

В начале этой книги было высказано утверждение, что нынешняя ситуация, возможно, создает одно из тех редких стечений обстоятельств, при которых переломная эпоха в истории соответствует заметному изменению в вековом прогрессе биологической эволюции. Попытаемся обосновать это мнение.

Англия и Германия противостоят друг другу, наверное, как самые типичные противники в этой войне. Если ограничить наше рассмотрение только ими, это может показаться односторонним взглядом на события. Тем не менее именно в их дуэли можно найти интересующий нас материал; причем сама Германия часто выделяла нашу страну как своего типичного врага – инстинктивное суждение, не лишенное ценности.

К концу сентября 1914 года стало ясно, что война будет продолжительной, и сравнительно равные, хотя и колеблющиеся силы двух групп противников с тех пор показали, что из-за этой продолжительности главным будет не материальный, а моральный фактор. Таким образом, изучение моральной силы двух заклятых врагов будет вопросом жизни и смерти и связано с тезисом, упомянутым в начале этой главы.

Германия представляет собой чрезвычайно интересный объект исследования для биологического психолога; очень важно, чтобы ту ясность представления, которую мы можем получить в нашей картине ее сознания, не омрачила накаленная атмосфера национальных чувств, в которой должна выполняться наша работа. Как я уже говорил, верить в то, что у тебя нет предрассудков, значит поощрять заблуждение. Следует понять, каковы эти предрассудки, и учитывать их наличие.

Если бы я сказал сегодня, что готов поверить, будто Европа в состоянии уживаться с сильной Германией нынешнего типа и оставаться пригодной для жизни свободных людей, очевидное отсутствие в моем заявлении национальной предвзятости было бы простым притворством, а не свидетельством свободы от предрассудков. У меня гораздо больше шансов войти в разумные отношения с истиной, если я признаюсь себе в своем сокровенном убеждении, что разрушение Германской империи является необходимым предварительным условием для создания цивилизации, приемлемой для разумных существ. Признав, что это убеждение препятствует полной свободе мысли, возможно, удастся противодействовать тем отклонениям в суждениях, которые оно может вызвать.

В попытке оценить сравнительные моральные ресурсы Англии и Германии необходимо рассматривать их как биологические сущности или основные единицы человеческого вида в том смысле, который мы уже неоднократно использовали. Мы рассмотрим эволюционные тенденции в каждой из этих единиц, и, если будет возможно, решим, как далеко они продвинулись по линии развития, которое психологическая теория считает линией здорового и прогрессивного развития стадного животного.

Я уже пытался показать, что приобретение человеком социальных привычек – хотя на самом деле есть основания полагать, что социальные привычки предшествовали и сделали возможными отчетливо человеческие черты, – привело его к эволюционному процессу, который еще далек от завершения, но который тем не менее должен быть осуществлен, если человек хочет избежать более серьезных недостатков, присущих этому биологическому типу. Иными словами, стадная привычка у животного с большими индивидуальными умственными способностями может стать – и действительно должна стать – скорее препятствием, чем наградой, если общество не претерпевает постоянно прогрессирующей координации, которая позволит ему привлекать и поглощать энергию и деятельность своих отдельных членов. Мы видели, что у такого вида, как человек, благодаря свободе от прямого действия естественного отбора внутри основной единицы, способность индивида к разнообразным реакциям на среду сильно развилась, в то же время способность к взаимоотношениям, от которой зависит превращение основной единицы в мощный и безотказный механизм – отстала. Слово «взаимоотношение» здесь используется в очень широком смысле для обозначения связей индивида с его собратьями. Термин не очень удачный; однако, как и следовало ожидать при попытке выразить набор столь сложных и плохо поддающихся обобщению функций, трудно найти точное выражение.

Другой термин, применимый к несколько иному аспекту той же функции, – «стадная доступность»; его преимущество в том, что первая составляющая предполагает ограничение, по крайней мере, примитивное, существенной части способностей, которые она хочет обозначить.

Понятие стадной доступности включает специфическую чувствительность индивида к существованию, мыслям и чувствам собратьев по основной единице; способность реагировать альтруистически и социально на стимулы, которые обязательно вызвали бы только эгоистическую реакцию у несоциального животного – то есть способность отражать и преобразовывать