сквозь пальцы. На это я и делаю ставку. Тюрьма формально не американская, территория и охрана – тем более. Белый дом будет в ярости, но в жизни не признает лагеря своими. – Он на минуту задумался. – Слушай, а это ведь подпортит им пропаганду.

– Каким образом?

– Мы добьемся трех вещей. – Дьюитт стал загибать пальцы. – Во-первых, освободим заложников. Тут одни плюсы, как ни посмотри. Даже Земле понравится.

– С какой стати?

– Тюремный побег – классический сюжет! Впечатлит любого, перед тобой даже противник снимет шляпу. Во-вторых, мы покажем, что без боя не сдаемся. Еще один пиар-ход. Ну и в-третьих, если все получится, поставим врага в неловкое положение. Не просто не сдаемся без боя, а одерживаем в этом бою верх.

Майк переваривал его слова.

– «Если получится», значит?

– Да, если. – Дьюитт помолчал. – Успех не гарантирован.

Откинувшись назад в кресле, Майк потер виски. Налет. Одноразовая, смертельно опасная акция. И думать страшно, что на кону.

– Пиар-ход, говоришь… Серьезный?

– Слышал про рейд Дулиттла?

Майк помотал головой.

– Что-то припоминаю, но слабо.

Дьюитт оперся на локти.

– Вторая мировая, только-только разгромили Перл-Харбор. Штаты атакованы на своей территории, такого не было со дня сожжения Белого дома англичанами. Боевой дух просел, что делать, не ясно. Война – это ведь на три четверти чистая психология, а тут вся страна в ужасе – вот тебе и психология. Японцы пересекли океан – щит, прикрывающий Америке спину! – и так врезали по зубам, что в глазах потемнело. И не забывай, время стоит темное, нет еще спутников-разведчиков. Враг во всех смыслах на другом конце мира. Его местонахождение, численность, планы – загадка.

– А нельзя отправить дронов…

– Нет их еще. – Дьюитт помотал головой. – Даже компьютеров не существует. А если б и существовали, дальняя авиация и трети пути до Японии не покрывала. Тут мы подходим к самому важному. Если сильно ударили, как унять обиду? Дать сдачи. Только в тысяча девятьсот сорок втором это невозможно.

Майк подался вперед.

– И как мы поступили?

– Совершили невозможное. Дали сдачи.

– Как?

– Взяли дерьмовые керосиновые бомбардировщики – пропеллерные! – выдрали сиденья, парашюты, радиостанции, даже бомбоприцелы и под завязку загрузили бомбами и горючим. И вперед в небо, прямиком с авианосцев первого поколения.

– Ничего себе.

– Вот-вот. Авианосцы даже не были приспособлены под такие громадины, вдобавок перегруженные, – и у них не было горючего на обратный полет. Вот так эскадрилья полетела на Японию, будто трехступенчатая ракета какая-то.

Майк смочил губы.

– И как?

– Боевая эффективность оказалась почти нулевой. Ни один самолет не вернулся. Экипаж частью погиб, частью, хуже, угодил в плен.

– Почему хуже?

– Японцы наживую подвергали пленных вивисекции. Опыты, пытки, полный набор из ночных кошмаров.

– Да ты смеешься. Японцы? Земные японцы?

– Они самые. По жестокости дадут фору Халифату.

Конечно, привиделось, но в кабинете будто сгустился полумрак, а стены отдалились, как если бы Дьюитт рассказывал страшилку с фонариком в палатке или вообще у костра. Майк сглотнул.

– То был первый ответный удар, – помолчав, продолжил Дьюитт. – С военной точки зрения в нем не было смысла, но вот с психологической… Эскадрилья бомбила Токио. Дулиттл дал понять американцам, что они не спрячут голову в песок, а пойдут до конца. – На этих словах Майк закивал. Дьюитт продолжил: – И ведь это не конец.

– В каком смысле?

– Тогда-то до японцев начало доходить, какую они совершили ошибку.

Майк откинулся в кресле.

– Значит, есть шанс спасти Дарси?

– Майк, слушай своего Главнокомандующего. Эта операция имеет чрезвычайное значение и без Дарси, Понзи и всех остальных… Даже в случае провала Аристилл поймет, что ты не уйдешь в глухую оборону. Что мы не прячем голову в песок, а идем до конца. И обязательно победим.

Майк кивнул. Здравые мысли, но от этого не легче. Ему Дарси нужна, а не пиар-ходы! Дьюитт, вообще, чувствует разницу?

– Ну не знаю, превращать военную операцию в пропагандистскую…

– Майк, пропаганда – часть войны! Пусть колонисты знают, что мы уже сражаемся! А наблюдатели на Земле пусть смотрят внимательнее. Тебе ведь нужны новые силы, так? Нужны руки, мозги? На Земле столько желающих прилететь, но из-за страха остаться ни с чем они боятся продать дом, уволиться, поставить на кон всю жизнь. И не поставят, если мы для них заведомо проиграли. А если даже не попытаемся дать сдачи, и подавно. – Он выдержал паузу. – Но главное: дай понять земным чинам, что не сдашься. Покажи зубы. Пусть увидят, с кем имеют дело, и дрожат от страха!

Майк уставил глаза в потолок. План действительно заманчивый, умеет Дьюитт найти подход. Воодушевить и… а что это за чувство примешалось? Как назвать?

Только спустя время до Майка дошло: облегчение. От того, что не только его одного заботит тактика и план войны. Что еще хоть кто-то ищет путь к победе. Майку так давно казалось, что он один держит на плечах все Восстание: политагитацию, финансирование, боевой дух и логистику – все на нем. Изо дня в день он боялся оступиться, хоть чуть-чуть согнуться под тяжестью ноши, иначе сразу упадет, и прощай мечта о свободном мире.

Да, он по совету Хавьера создал Конференцию Генеральных, только пусть решение и принесло плоды, тягот не облегчило. Даже наоборот: из-за постоянных собраний появилось стойкое чувство, будто враги не только снаружи, но и внутри.

Но вот появился Дьюитт. Тот, кто не просто по приказу, но добровольно, со страстью взял на себя часть ноши.

Майк опустил глаза, стараясь не обнаружить на лице душевной бури. В будущем, возможно, он даст выход напряжению, страху и раздавленности. Но не сейчас. Не на глазах у Дьюитта.

Так, задача сейчас одна: изложить мнение насчет ответного налета и спасения заложников.

Однако не успел Майк рта раскрыть, понял, что для таких тем сейчас сам не свой. Молча поднявшись, он протянул руку.

Дьюитт ее пожал.

– Я прорабатываю несколько вариантов плана атаки.

Тут Майк все же овладел собой.

– Составь список необходимого. Я все предоставлю.

Дьюитт достал из кармана накопитель.

– Вот семь вариантов, по убывающей от самого перспективного. Там же и список.

Взяв накопитель, Майк кивнул и вышел.

По коридору, свернуть направо, и вот он уже у себя в кабинете. Закрыв дверь, он обессиленно рухнул в кресло и раз, другой, третий заставил себя судорожно набрать полную грудь воздуха. Как же трудно приходится. Он столько терпел, стискивал зубы, не желая даже себе в этом признаться. Даже дышать нормально перестал. Больнее всего ударила весть о Дарси. Грудь будто стальными тисками сковало, даром что он этого не показывал.

Но теперь?