духам да шаманам такое под силу. Но у меня все равно преимущество: они не догадываются, что я их слышу.

— Я обещала дать тебе напрокат свое тело, и я пришла, — сказала кошка. — Как будет проходить процедура?

О силы небесные и земные, где она этого нахваталась? Животные так не говорят.

«Ну ты загнула, — съязвил рыжий. — Это тебе не кино».

«А так похоже на кино. Фантастика про обмен телами».

Кошечка, кажется, не верит, что это происходит на самом деле.

— Ну, как-как. Ты мне разрешишь, я в тебя вселюсь, займу часть места в твоем уме, поиграю и выйду.

— Пообещай.

— Что тебе пообещать? — типа не поняла я.

— Пообещай, что, когда заходящее солнце коснется верхушек деревьев на той горе, ты отпустишь меня на все четыре стороны. — Изъясняется малышка крайне напыщенно.

«Попроще нельзя? Она тебя не поймет», — фыркнул рыжий.

— Ты слишком долго жила среди людей ненастоящей жизнью, — обиделась я на «она не поймет». — Даже не можешь рассчитать, где солнце зайдет.

— Ты не уходи от ответа. Докажи, что тебе можно верить, — подал наконец голос осмелевший рыжий.

— Что такое обещания… Пустые слова. Слово ничего не стоит нарушить. Чтобы ты мне верила, я тебе скажу способ, как меня можно будет прогнать, если я не уйду сама.

— М-м? Ну скажи. — Кошка тщетно старалась скрыть радость.

— Чтобы я вошла, меня надо пригласить. А чтобы вышла…

— Прогнать? — не утерпел рыжий выскочка.

— Нет, умник. Просто выйти за границу моей территории, и я сама выскочу.

Сказать по правде, эта пара уже начала меня раздражать своей страстью к пустой болтовне.

— Давайте к делу, раз у меня всего ничего времени, — попросила я. — Иди сюда и пригласи меня.

Кошка медленно и неохотно ступила на тропинку.

Медленно и неохотно…

Она должна меня пригласить.

Но она не спешила. В отличие от меня.

Она слишком близко. Я не могу больше терпеть. Мне ничего не стоит просто выбить ее из тела одним ударом и занять ее место! Я прыгаю…

Мы прыгнули одновременно — я и этот белка-летяга. Рыжий летел на меня, растопырив конечности, и орал букву «А».

— Приглашаю, — сказала наконец кошка в тот миг, пока мы с рыжим были в воздухе.

Меня он не сбил, конечно, по причине отсутствия плотности, но сбил мне прицел, и я промахнулась. Коту я тоже сбила прицел, и, вместо того чтобы приземлиться на лапы, он шлепнулся на спину, неловко подвернув красивый хвост.

Я думала, сейчас вой поднимет на весь лес, а он даже не пикнул, хотя ему было очень больно, хвост повис бессильной плетью. Кот стоял в неестественной позе, задрав зад, и смотрел на меня огромными глазами с молчаливым укором. Мне даже стало неуютно.

Глупости. Некогда мне. Меня же позвали. Значит, я могу без боя, не навредив нелепому доверчивому созданию, занять это тело…

Ёшка-Чокондай

Я осторожно потрясла ушами. Бр-р, сколько здесь лишних, непонятных мне мыслей и картинок. Подвинься, кошка, у тебя в голове слишком тесно. А еще лучше, пойди полетай. Нет уж, полетать я успею, когда сама стану призраком — позже, надеюсь, сильно позже. Пока лучше постерегу свое место. Забавное ощущение — будто сама с собой говоришь. А так и есть, ты говоришь сама с собой. Ведь я — это ты. А ты понимаешь, где я, а где ты? А кто — ты? И кто — я? Эй, ты кто такая? Ха-ха-ха! Ты пошутила! Вернее, я пошутила! Ха-ха-ха!

— Вы что, валерьянки нализались? — прервал рыжий нашу безумную беседу, во время которой мы выделывали такие прыжки по поляне, что подняли вихрь из прошлогодней листвы, веток и одуванчикового пуха. — Ёшка, ты в своем уме?

— Нет, я в чужом! Вернее, чужой у меня в уме. Нас тут двое! Ха-ха-ха!

— Ты что, сразу за двоих говоришь?

— А ты что так странно стоишь? Ха-ха-ха!

— Не прыгай через меня! Осторожно, хвост болит. А вдруг это перелом? Вдруг он отсохнет?

— Отсохнет — намочим, не переживай. А отмокнет — высушим. Ха-ха-ха!

Я взлетела на ствол дуба и дико точила там когти, кора так и сыпалась вниз. Птиц с поляны как ветром сдуло.

Здесь, наверху, далеко от земли, дул ветер. Я влезла повыше, распласталась по шершавой, нагретой солнцем толстой ветке. Меня покачивало. Шерсть щекотно пошевеливалась. Я приникла к ветке животом, шеей, подбородком, лапами, почти стала ею. Кожей и костями я слышала все дерево: поскрипывание ствола о ветку соседнего кедра, течение сока под корой, жучков, жующих древесину, и гусениц, грызущих листья. Да, листья! Гигантский хор листвы исполнял песню дерева. Я сосредоточилась, настроила слух и услышала в хоре множество голосов, почти не отличимых друг от друга и все же разных. Трепетали ворсинки на поверхности зеленой кожи листа, гудела ножка, и края бились о соседние листья.

Я расширила слух — и охватила вниманием весь ближайший лес. Каждое дерево и каждый лист. Каждый куст и каждую травинку. Разноголосицу птиц и жуков, слепней и стрекоз, мух, кузнечиков, цикад, белок, мышей, кротов… Меня почти оглушило — ум не готов был воспринять такое количество разных звуков!

Я открыла глаза и потрясла головой. Перед носом на паутине качался паук. Цап — и паук во рту.

Скатилась с дерева и понеслась кругами по поляне.

Мася стоял все в той же скорбной и уморительной позе — припав на передние лапы и высоко подняв зад. Хвост, прекрасный пышный хвост, висел неподвижно и безжизненно, касаясь белым кончиком земли.

Я попрыгала перед ним, приглашая к игре. Не меняя позы, он смотрел на меня большими глазами — две желтые чаши, полные укора.

— Пф-ф! — Я понеслась к норе одного вредного суслика, острого на язык и, наверное, на вкус.

Кот поплелся следом.

Глава пятнадцатая

Разговоры

Виктор

— Ты здесь все время живешь? — спросил я паренька, пока варилась картошка.

— По большей части. Вас Виктор зовут?

— Да. А тебя?

— Микулаш. Николай по-вашему.

Маша дулась — стояла у маленького очага, дым которого поднимался к дырке наверху юрты — аила, как называли юрту алтайцы, — и возила по дну котла деревянной мешалкой.

— Микулаш, где у тебя соль? — спросила она, не оборачиваясь. Игнорировала меня.

— На полке, в синей жестянке.

— Родители у тебя есть? — продолжал я допрашивать хозяина, чтобы не слышать Машиного молчания.

— Мать в городе.

— Учишься где-нибудь?

— Не, работаю. Я сам живу.

— Один, в глуши? А что так? Молодежь, наоборот, в город сейчас уехать старается. Со сверстниками разве не интересней, чем одному?

Микулаш молчал. Может, не хочет, чтобы к нему с расспросами лезли. Но хозяин должен быть вежливым с гостями, и он все же ответил:

— Знаю я их интересы. У кого круче айфон да кто больше вы­пьет.

— Что, все как один такие примитивные?

— Мне все больше такие попадались. Плоские.

— А ты, значит, круглый? — хохотнул я.

Теперь он замолчал прочно.

Да, по-дурацки вышло. На меня иногда находит, и я могу ради смеха подколоть человека, ну что за характер. Парень-то видно, что серьезный, и жизнь у него нелегкая.

— Ты, Витя, лучше бы поблагодарил человека за то, что приютил тебя, — строго сказала Маша, покончив с бойкотом. Она тащила закопченный котелок с варевом.

Я вскочил и расчистил место на крошечном самодельном столике.

— Я пошутил, Коля. Я вообще шутник. И правда, прости, забыл тебе спасибо сказать.

— Я вам не Коля. Не можете запомнить Микулаш, тогда Николаем зовите, — буркнул он. И чуть погодя добавил: — Над другими шутят, чтобы себя за чужой счет поднять. Вы не задумывались?

Он поднял на меня злые глаза. Видать, не раз доставалось ему в жизни от всяких шутников.

— А ты не задумывался, кто на шутки обижается? — не смог я остановиться. Что за бес