– Ну, твой отец и Эли – совершенно разные люди, нечего их сравнивать, – возразил Аде. – Приятель, ты не обязан выбирать: мужчина не создан для одной женщины. Ты – лев, тебе нужен целый прайд!

– Дружище, хватит уже, – одернул его Крис.

– Я со всем разберусь, – отрезал Эли, заканчивая препирательства друзей, и перевел разговор на продажу авиакомпании.

Я приросла к стулу – теперь никак нельзя высовываться – и даже не стала открывать книгу, боясь привлечь к себе внимание шелестом страниц. Дважды ко мне подходил официант, спрашивая, что мне принести, я оба раза покачала головой с хмурым видом, вызвав у него недовольство. Когда примерно через час Эли с друзьями ушли, я выдохнула с облегчением.

Позже в нашем коттедже меня мучили мысли о том, как обсудить эту тему с Эли. Признаться, что я слышала их разговор? А вдруг он решит, что я за ним слежу?

– Я хорошо провела время с Эмефой и Вимбай, – сказала я ему, когда мы легли спать.

– Здорово. Они славные. Кстати, после обеда они тебя искали, чтобы пригласить к ним в бассейн.

– Правда? Ну, я решила почитать.

– Ясно. Интересная книга?

– Да. Знаешь, они задавали много вопросов о нас… о нашей ситуации.

– Они безобидные, – отмахнулся Эли, покусывая мочку моего уха. Его рука ласкала мой живот.

– Они с ней дружат?

Он замер.

– Неважно.

– Но…

– Разве мы не вместе? – Эли отстранился и встал рядом с кроватью. Впервые он повысил на меня голос; впервые смотрел на меня сурово, злобно прищурившись.

– Эли… – начала я, но он кинулся к гостиной зоне, отделенной от спальни мраморной ванной. Я последовала за ним, голая. Он налил себе бренди из мини-бара.

– Прости, – прошептала я.

Он бросил на меня короткий взгляд. Его лицо было таким напряженным, что походило на деревянную маску.

– Эли, прости, – умоляющим голосом проговорила я, боясь потерять все, чего добилась за прошедшие недели. Что я скажу маме? Что скажу тетушке? А самое главное, как смогу вернуться к жизни без него? Я встала на цыпочки и поцеловала его напряженную шею, линию подбородка, а затем и губы, ощущая горечь напитка. Он не ответил на поцелуй, но и не оттолкнул меня. Поглаживая его лицо одной рукой, другую я засунула ему в боксеры. Он резко вдохнул, губы расслабились. Я опустилась на колени, а когда вновь заглянула ему в глаза, в них не было и следа злости.

Поведение Эли в тот вечер развеяло всякие сомнения о том, что мне запрещено даже думать о либерийке: мне требовалось целиком и полностью игнорировать ее существование. Изредка у него вырывались упоминания об Айви: любимая еда девочки, как она плакала по ночам, как прижималась к нему в кровати. Однако за этими упоминаниями следовала напряженная тишина, окрашенная сожалением, а его лицо выражало недовольство. Недосказанность кружила по квартире, как комар, жужжащий в темной комнате и не дающий своей будущей жертве покоя. Я поведала о случившемся Мавуси, и ее тоже обеспокоила стратегия Эли при мне притворяться, будто другой женщины не существует, но при этом обсуждать ее с друзьями. Меня также тревожило, что я до сих пор жила в квартире; что в конце недели он уезжал с дорожной сумкой, набитой грязной одеждой, а вечером возвращался со свежей.

– Что происходит? – спросила я маму, надеясь на разъяснения от Ганьо. Однако ей тоже ничего не говорили.

– Просто ухаживай за ним – именно таким способом ты попадешь в его дом. Изо всех сил старайся ему угодить, и все будет хорошо.

Из груди вырвался тяжкий вздох – я и так из кожи вон лезла: готовила его любимые блюда, даже когда для этого приходилось пораньше покидать школу; идеально рассчитывала время приготовления, чтобы к возвращению мужа стол был накрыт; стирала, крахмалила и гладила его одежду, а по вечерам, когда он просматривал документы с работы, я маячила неподалеку, готовая исполнить малейший каприз.

– Мне ничего не надо, – обычно говорил он, не отрывая глаз от бумажек, – не переживай, отдохни.

Но как тут отдыхать, когда отдых мог стоить мне брака, стоить мужа. Нет уж, не до отдыха! Пока Эли работал, я занимала себя просмотром телевизора или чтением романов, а как только он закрывал ноутбук и убирал документы, тут же вскакивала и следовала за ним в спальню. В постельных делах по-прежнему присутствовала некоторая неловкость. Я опасалась проявлять излишний энтузиазм, однако мое удовольствие его радовало и нисколько не беспокоило. Поэтому я все же не сдерживалась и надеялась, что мне это не аукнется.

Только в отношении той женщины я сдерживалась и не упоминала о ней в присутствии Эли. Однажды, провожая к лифту Ричарда, я спросила о либерийке. Он завез Эли кое-какие документы, и я воспользовалась редкой возможностью поговорить с ним наедине.

– Она даже не в Гане, – сказал он. На нем опять была рубашка настолько тесная, что оставалось удивляться, как еще рукава не перекрыли ему кровообращение.

– И когда я перееду в его дом?

– Ах, но ведь это тоже его дом! – Ричард натянуто рассмеялся.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Афи, такие дела требуют времени. К чему спешка? Разве ты здесь не счастлива?

Что за странный вопрос? Я – замужняя женщина, которую не пускают в дом супруга.

– Но… – начала я, однако тут открылись двери лифта, и Ричард поспешил зайти внутрь.

– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал он напоследок.

Когда двери закрылись, у меня в глазах стояли слезы. Развернувшись, я вдруг увидела Эвелин, стоящую за приоткрытой дверью своей квартиры – в мини-платье, похожем на сорочку.

– Ты подслушивала? – рявкнула я.

– Подслушивала? Брось, дорогая, дверь была открыта до вашего выхода.

– И ты не посчитала нужным ее закрыть?

Она рассмеялась.

– Афи, я не хочу с тобой ссориться, так что, прошу, не вымещай на мне раздражение.

Стиснув челюсти, я отвернулась, пытаясь взять себя в руки.

– Муна уехала в отпуск, вот почему он здесь, – внезапно сказала Эвелин.

Я резко обернулась: улыбка исчезла с ее лица, теперь она походила на человека, которому приходится сообщать плохую весть.

– В отпуск? – прошептала я, едва дыша.

– Да, и скоро вернется, – кивнула Эвелин. – Они не хотят тебе говорить: не хотят признавать, что не сумели от нее избавиться. Пусть он теперь и живет здесь, не обманывайся, полагая, будто он бросил Муну. Попробуй скажи, что хочешь переехать в его дом, послушай, что он ответит.

Глубоко вдохнув, я задержала дыхание, чтобы не разрыдаться. Несомненно, она говорила правду: разговор Эли с друзья на реке подтверждал ее слова. Стоя там перед Эвелин, я вдруг почувствовала себя такой жалкой, такой никчемной – деревенской девчонкой, которую привезли в большой город, а она не сумела разобраться в правилах игры местных женщин, в отличие от Эвелин. У нее был Ричард, но, казалось, ее не волновало, сколько внимания он ей уделяет и уделяет ли вообще.