другой школе такие же дети изнасиловали своего слабого товарища черенком лопаты за то, что он не купил им пива; им ничего за это не будет, закон на их стороне, им тоже нравится власть над людьми, и они не раскаиваются.

Девочка из далекого села мечтает накопить на билет в Москву — не для того, чтобы учиться, она желает стать моделью, а если не покатит, то станет проституткой, но сначала продаст свою девственность задорого; она говорит об этом прямо в телевизор, не стесняясь, и при этом теребит свой нательный крестик.

Дети сбиваются в стаи: наши, местные, фанаты, байкеры — им в стае хорошо.

Им плохо поодиночке, им не хватает самих себя и родителей.

Миллион беспризорных и бесприютных просто живет на улице, что с ними будет — уже известно, им ждать праведного пути в жизни некогда, и они возьмут свой кусок силой, ведь на старте они уже проиграли. Но они наверстают — зубами и палками; и на их пути лучше не стоять.

Никакие кружки и спортплощадки не помогут, слишком разная судьба у одних и у других. Сегодня пришла новость, что миллиардер Прохоров собирается потратить 120 000 000 долларов на школы — но в штате Нью-Джерси, США, там он уже купил баскетбольный клуб, теперь школы; удивительный патриотизм у наших бизнесменов.

Справедливости на свете нет, мы все разные, люди сами кузнецы своих несчастий, но надо понимать, что если государство не может помочь всем, а иногда равнодушно проходит мимо детского несчастья, то должны помогать те, кому многое дано, — просто помогать, делиться своим счастьем по совести и по справедливости.

Другого пути нет, помогать детям целесообразно и даже экономически выгодно, ведь в будущем они станут кормить нас, и бедных и богатых.

Если мы о них не позаботимся сегодня, завтра у нас не будет.

Болтконский вышел из автобуса, заметка написалась в голове за три остановки, теперь он был свободен до среды; он купил водки в магазине и пошел домой, с такой работой сопьешься к полтиннику, меланхолически думал он.

Фиолетовые медведи

Леворукие люди видят мир вверх ногами; Болтконский в том числе.

С трех лет его водили в Парк культуры и отдыха, где стояла скульптурная композиция «Три медведя» фиолетового цвета.

Когда он в первый раз попал в зоопарк, он страшно удивился натуральному цвету этих зверей и понял, что в его мире что-то не так.

От фиолетовых медведей начиналась величественная лестница, ведущая к реке, но за три метра до берега она обрывалась, подмытая ледоходом, и стояла в таком состоянии, пока Болтконский не пошел в школу.

Рядом с лестницей, ведущей в никуда, вилась тропинка, по которой все сбегали к реке; иногда кто-то ломал шею, чрезмерно разогнавшись, но никто не возмущался.

Лестницу каждый год красили, на парапетах стояла женщина с веслом, напротив — метатель диска в цементных потрепанных трусах для гармонии, дополнял трио теннисист, отражающий удар несуществующего мяча.

Весной скульптуры реставрировали и вкладывали в их руки спортивные снаряды, которые постоянно пропадали.

Возле дома Болтконских стояла очередная скульптурная троица: русский, китаец и негр, они все держались за руки, как в песне «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем…», и сияли серебряной краской.

Но на дворе торжествовал социалистический реализм, и перед первым сентября трио всегда кто-то перекрашивал.

Негра — в черный цвет, китайца — в желтый, а русского делали белым.

Только на шестой год жизни Болтконского вредителей изловили, ими оказалась семейная пара бывших ударников коммунистического труда, пенсионеров с мебельной фабрики; что толкнуло их на преступление, никто так и не узнал, они пропали.

Самая главная троица гнездилась в школьном дворе: там, прижавшись друг к дружке, стояли Карл, Фридрих и Владимир Ильич.

В этом дворе ему вручали нагрудный знак октябренка, а через пару лет старшая пионервожатая там же повязала Болтконскому красный галстук юного пионера так сильно, что он чуть не задохнулся в чутких руках пионерской организации.

Каждый день эта троица следила за ним — Ильич с прищуром, Карл пронзительно пробирал колючим взглядом, только Фридрих в глаза не смотрел и был не страшен, он смотрел на Карла.

Болтконский достал из своей памяти всех этих истуканов по одной причине: каждый день он слышит стоны поклонников нашего прошлого, особенно сокрушаются молодые люди, которые родились, когда советская власть приказала долго жить.

Они по указке взрослых соблазнителей опять надевают галстуки и буденовки, и поют «По долинам и по взгорьям», и стоят на бессмысленном посту, как мальчик из рассказа Гайдара.

Им наше прошлое представляется «Артеком» и сказочным раем ВДНХ, но в парке советского периода достоверности не больше, чем в фильме Спилберга про динозавров.

Болтконскому молодых жалко, им не надо смотреть назад, есть опасность превратиться в соляной столп, в том времени, кроме нашей молодости и живых еще родителей, ничего хорошего нет.

Прошлое эксплуатируют те, кто не знает другой дороги; они держатся за прошлое, как утопающий за корабельную доску, не понимая, что эта Атлантида уже утонула и эта лестница из парка детства уже однажды привела нас к обрыву, так что не стоит пробовать еще раз.

Не надо тужить по стране фиолетовых медведей.

Ностальгия по настоящему

Болтконский шел по Тверской, именно тот кусок, от Пушкинской до Манежной. Эта часть улицы всегда вызывала в нем особое чувство, на этом отрезке Тверской с ним всегда что-то случалось: там он однажды нашел кошелек, там же встретил в год Олимпиады мужика, который сломал ему челюсть без причины.

Болтконский был настроен элегически и погружен в воспоминания, в голове его зрела заметка для завтрашнего номера.

«В нашем прошлом, по большому счету, ничего хорошего не было, кроме нашей молодости и еще живых родителей.

Поэт Вознесенский писал: «Не по прошлому ностальгия, ностальгия по настоящему».

Кто-то плачет по магазину «Сыр», кто-то по «Диете», а кому-то спать не дает отсутствие на Тверской магазина «Российские вина»; кто-то во сне пьет кефир с синими и серебряными крышечками и встает в слезах со вкусом мороженого «Лакомка» на губах.

Все эти памятные метки прошлого вместе со стендами газет на бульварах не дают спать спокойно».

Болтконский тоже не мог забыть кафе «Космос» на улице Горького, где встретил свою первую любовь, а потом потерял.

Старые стены уходят в вечность, но если из старых домов выдирают все и заменяют новоделом, то там долго не будет жизни.

В Вене он знал литературное кафе в центре, которому 250 лет,