Агент был согласен с Рэмси и Гариком: большинство медиумов – обманщики, хотя это и не значит, что не бывает настоящих медиумов, способных творить чудеса, как считает Крукс. Мало того, именно Клейтон, носивший на шее ключ от секретной Камеры чудес, последним стал бы отрицать их существование. К тому же каждое утро ему приходилось завязывать галстук с помощью механической руки, и это постоянно напоминало ему о реальности невозможного. Иными словами, его недоверие к сеансам Янтарной Леди ни в коей мере не было основано на заведомых сомнениях в существовании сверхъестественного, ведь некая графиня на всю жизнь наградила его иммунитетом против таких сомнений. Но ей же, надо добавить, он был обязан и тем, что никогда больше не поверит в безгрешность красивой женщины.

Однако позвольте мне воспользоваться тем, что агент пустился в блуждания по лабиринту собственных мыслей, и представиться вам. Я хотел сделать это раньше, как обычно и поступаю, но, будучи от природы человеком крайне застенчивым, никак не мог улучить подходящий момент для вступления в разговор. Прервать для этого описание ужина, устроенного в честь агента Клейтона в замке, было бы преждевременно, а прервать разговор, который позднее состоялся у него с графиней, – неловко. Это, кстати сказать, две опасности, которых должен избегать любой уважающий себя рассказчик. Затем события начали развиваться, как вы и сами видели, с головокружительной скоростью. Но теперь мы, кажется, попали в тихую заводь, и я, если не буду тянуть резину, успею поблагодарить вас за желание прочесть эту историю про любовь за чертой смерти, последнюю из историй, которыми я решил с вами поделиться. И очень надеюсь, что удивительные судьбы моих героев не оставят вас равнодушными, несмотря на вполне предсказуемые оплошности скромного рассказчика – а загадку его личности я раскрою лишь в самом конце повествования, и это станет вам наградой за верность и долготерпение. Но сейчас, увы, я снова покидаю вас!

Дверь из личных покоев Янтарной Леди только что распахнулась, и медиум уже шла по коридору. Заметим, что оскорбительный осмотр, которому ее подвергли, не стер с уст красавицы целомудренной улыбки. Глядя на то, как она входит в комнату – словно нежная бабочка, у которой жестокий мальчишка оборвал крылышки, – Синклер выпятил грудь колесом и метнул на Клейтона красноречивый взгляд, беззвучно приказывая хорошенько подумать, прежде чем выдвигать новые требования. Затем, галантно улыбнувшись Янтарной Леди, капитан пригласил собравшихся занять свои места за столом.

Можно было начинать сеанс.

Несколько долгих минут в просторном зале, едва освещенном инфракрасной лампой, не было слышно ничего, даже дыхания людей, сидевших вокруг стола. После того как капитан Синклер велел всем молчать и они послушно соединили руки, никто не посмел даже кашлянуть, а вставной глаз капитана вроде бы умерил обычные свои мерцание и жужжание – так медленно угасает раскаленный уголек, погруженный в воду. Все словно окаменели, и только две вещи свидетельствовали, что жизнь продолжается: мерный шелест фонографа в углу зала, чей барабан вращался, словно не замечая ран, наносимых ему острой иглой, и глаза Клейтона, которые, хотя сам он сидел совершенно неподвижно, быстро шарили вокруг, заглядывая в каждый уголок.

Агент удостоверился, что многочисленные приборы работают исправно, и вперил взор в Янтарную Леди – она сидела напротив, томно прикрыв глаза. Ее привязали к стулу, а запястья присоединили короткими цепочками, снабженными замками, с одной стороны к запястью доктора Рэмси, с другой – к запястью полковника Гарика. Потом Клейтон обвел взглядом членов комиссии и не обнаружил на их лицах даже тени недавнего скептицизма. Пальцы одного касались пальцев другого, все вели себя учтиво и настороженно и твердо ожидали, что вот-вот случится что-то воистину потрясающее, будь то явление нашего мира или иного, загробного. Во всяком случае, тревожная атмосфера, которую распространяла вокруг себя Янтарная Леди, именно это и предвещала.

Все вздрогнули, услышав голос Синклера. Без всякого предупреждения капитан начал пояснительную речь для записи на фонограф и говорил так громко, будто аппарат находился где-нибудь в Париже, а не здесь же рядом. Быстро оправившись от неожиданности, члены комиссии вновь приняли неподвижные позы. Только Леди ни на что не реагировала и оставалась невозмутимой как сфинкс – она, судя по всему, уже успела войти в транс. Медиум сидела с чуть приоткрытым ртом и дышала глубоко и размеренно, от чего ее маленькая грудь под тонким шелком рубашки ритмично поднималась и опускалась, привлекая мужские взгляды, которые летели к ней как мотыльки на свет. “Что-то слишком уж ровное у нее дыхание”, – недоверчиво подумал Клейтон.

– Сеанс проводится двенадцатого сентября тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Время: девять часов вечера. Место: дом Янтарной Леди, Мэйфлауэр-роуд, двенадцать, Лондон. Проверяющий справа от меня – полковник Гарик, проверяющий слева – доктор Рэмси. Ассистенты – миссис Холланд, инженер Холланд, профессор Крукс, Граф Дагган…

И пока Синклер продолжал перечислять предусмотренные комиссией строго научные меры контроля за сеансом и делал это невозмутимо, будто крошил кусок хлеба во время скучной послеобеденной беседы, Клейтон не отводил глаз от трех предметов, которые лежали в центре стола и были предназначены для опытов по телекинезу: позолоченного колокольчика, гардении и льняного носового платка. Агенту казалось, что, оставаясь совершенно неподвижными, они излучают тревогу, как будто сами своей волей уже решили сорваться с места и только ждут приказания от Янтарной Леди. Клейтон тряхнул головой, чтобы прогнать нелепое впечатление, вызванное, надо полагать, либо внушением извне, либо проклятым красноватым светом, из-за которого все в комнате выглядело каким-то ирреальным. На миг ему захотелось иметь не механическую руку, а механический мозг, чтобы можно было в любой ситуации сохранять хладнокровие и здравомыслие.

Капитан Синклер завершил свое вступительное слово так же внезапно, как начал, и в зале опять повисла тишина. Но именно в этот миг с полуоткрытых губ Янтарной Леди стали один за другим срываться тихие стоны. Теперь она напоминала актрису, выпущенную после долгих проволочек на сцену, и лицо ее выражало предельный восторг – тот восторг, алхимию которого никому из участников сеанса никогда не будет дано познать. Затем ее прекрасное чело нахмурилось, но быстро опять разгладилось, как будто легчайший ветерок лишь на миг подернул рябью спокойную поверхность озера. И тут точно электрический ток пробежал по образованному людьми живому кольцу.

Всё в поведении медиума выглядело неподдельным, однако Клейтон был уверен, что она притворяется. Мало того, какой-то голос из самой глубины его души подсказывал: такая красота не может быть честной, она не может служить истине, ибо ни одна высшая власть не способна быть бескорыстной и неподкупной. А разве существует власть сильнее, чем власть красивой женщины? Он посмотрел по сторонам и тотчас заметил, что все мужчины бросают быстрые похотливые взгляды на грудь Леди. Даже сам капитан Синклер, к удивлению агента, не поборол соблазна. Никто из них не думал сейчас о контроле за сеансом, все мысли их были прикованы к ее нежной и обольстительной полудетской груди. Агент встретился глазами с Графом Дагганом, и тот по-свойски ему подмигнул. Клейтону стало тошно при одной только мысли, что этот экстравагантный тип сочтет, будто им владеют такие же чувства, как и остальными. Агент собрался было призвать членов комиссии к порядку, однако передумал. Ему не хотелось, чтобы фонограф запечатлел на долгие годы его брюзжание.