холопами с хозяйского двора Озар уже переговорил, но, как и думал, те только повторили то, что иные сказывали: родня и ближние челядинцы обступили в тот день купца в Почайне, а эти все далее держались.

А еще волхв подумал о Мирине, с утра отбывшей в торговые лавки. Неужели делами столько времени занимается с тиуном? Творим говорил, что с такой, как молодая вдова, во главе хозяйства недолго и все богатство с рук спустить. А вот же, как ушла по делам, так и в заботах вся. Ну это если не нашла Мирина, чем себя еще занять можно. Торговля на Подоле сейчас в самом разгаре, рынок рядом. Так отчего бы заполучившей хозяйские ключи купчихе и не побаловать себя обновками.

Озар прожевал последний кусок курятины, вытер усы. Остальные тоже покончили с трапезой, запивали сладким квасом сытное угощение. Озар оглядел их всех. Тихон уже убежал от стола, Вышебор откинулся на спинку кресла, лениво позевывая. Слуги с нижнего стола поднимались, кланялись, при этом благодарили за сытный обед не повариху, а ключницу Яру. Озар отметил, что сама древлянка ела совсем немного, а больше следила, чтобы у всех всего хватало – и на верхнем конце стола, и на нижнем у челяди. Мастеровой Стоян, выполнявший всякие поделки по дому, приблизился к ней, чтобы выслушать распоряжения. Туповатого вида Медведко тоже подошел, спрашивал, когда ему отправляться за березовыми ветками для банных веников. «Когда баня-то будет?» – уточнял. Но Яра пропустила вопрос мимо ушей, так как смотрела туда, где сидел и грыз ногти понурый Жуяга. Этот холоп вроде уже и не дергался всякий раз, когда на него Озар смотрел, но все же странный какой-то был. Озар услышал, как Яра ответила, что будет лучше, если Медведко пока крышу на курятнике подправит, а за вениками банными она Жуягу пошлет. При этом приветливо улыбнулась плешивому холопу – милая у нее оказалась улыбка, холодное бледное личико осветилось нежным светом, тонкий носик чуть вздернулся. Яра хоть и была на первый взгляд невзрачной – слишком светлые волосы, брови едва заметные, кожа без румянца, – но если присмотреться, то и черты лица у нее правильные, и серо-голубые глаза хороши. А Жуяга от ее улыбки даже перестал хмуриться, сразу подошел, стал что-то говорить негромко.

Подле волхва отодвинул миску насытившийся страж Златига. При этом склонился к волхву, заметив негромко:

– Погляди-ка, ведун, как этот плешивый с ключницей ладит. То ходил очи долу, сторонился всех, а как ключница окликнула – враз просиял. Говорю же, странный он какой-то.

– Отчего же странный? Ну, улыбнулась ему пригожая вековуха, добрым словом обмолвилась, вот на душе холопа и потеплело.

– Ага. Это сегодня он сияет, а вчера тыкался-мыкался, озирался озабоченно. Мне даже кое-кто из здешних на то указал. Тот же мастеровой Стоян.

– А ты, видать, все же помогать мне в дознании принялся? – усмехнулся Озар, и лучистые морщинки опять появились в уголках его глаз. – Добро. Может, и попрошу у тебя кое-что для меня выспросить.

– Да я и вызнал уже. Про того же Хована, который вдруг дружбу крепкую завел с Дольмой перед обрядом крещения. А ведь Хован и его ближники в тот день в Почайне были недалеко от соляного купца. Слышишь, Озар, тебе бы стоило с этим меховщиком перемолвиться словом.

– Ну, ты все же определись, служивый: плешивого Жуягу мне допытывать или к Ховану отправиться?

Говоря это, Озар чуть подмигнул дружиннику, и тот потупился, потер кривую скулу смущенно, но все-таки сказал:

– Хован подождет. А вот Жуяга этот больно странный… Смотри, как в нашу сторону поглядывает.

Жуяга и впрямь стоял в стороне, словно ожидая чего-то, теребил кушак. Озар внимательно посмотрел на него. И тот сразу сник, отошел в сторону.

А Златига опять: дескать, сейчас Яра плешивого со двора ушлет, как и вчера усылала до самого вечера, а переговорить с ним давно надо. Ясно же, как белый день, что не зря тот мается и дрожит.

Озар слушал дружинника, а сам смотрел то на резные подпоры гульбища, то на светлое небо за ними в вышине. Казалось, волхв о чем-то своем думает. Наконец он молвил:

– Гроза, похоже, будет. По всем приметам к тому идет.

Златига так и не понял, к чему это он. Ну небо без облачка, ну стрижи летают. Их тут на возвышенностях киевских полным-полно. А Озар вон о грозе говорит. Златига пожал плечами. Это в селищах пахотные люди по каким-то приметам, только им ведомым, подобное замечают, ну а волхвам предугадывать ненастье по должности положено. А вот во градах торговые да ремесленные люди на иные заботы отвлекаются. Не говоря уже о дружинниках. Златига рос при дружинной избе с детских[65], ему гадать по облакам как-то несолидно даже. Да и при чем тут гроза, когда волхву поручение Добрыни выполнять надо, а не о погоде гадать. Вот скажет Златига воеводе, что его доглядник больше ест и спит, чем решает задачу… Но не хотелось. По-своему волхв Озар даже чем-то нравился дружиннику. Да и башка у него работает. Но пока Озар все больше с чубышками своими возится – вон опять расставляет на столешнице, смотрит, хмурит брови, опять переставляет то так, то этак. Златига даже зевнул от скуки. Может, пойти отдохнуть часок, как покон[66] велит?

Послеобеденное время и впрямь обычно отводилось на дневной сон – как в селищах, так и во градах это считалось обычаем. Вот и местные разошлись передохнуть, полежать да подремать, чтобы съеденное улеглось и силы прибавились. Златига тоже расположился в сенях на лавке поверх овчин, стал уже и похрапывать, когда вдруг услышал Озара:

– А ведь ты прав, служивый. Жуяга этот что-то знает, вижу, что есть ему что поведать. Так что иди, позови его, если он еще не ушел со двора.

Когда Златига задержал плешивого у калитки, сообщив, что доглядник Добрыни с ним говорить желает, тот сперва согласился, как показалось, даже с охотой. Но потом вдруг заупрямился, стал ссылаться на приказ ключницы.

– Это подождет, – сурово заявил дружинник. – Ну так сам пойдешь или за шиворот тебя тащить?

Жуяга поправил кушак и пошел. А когда увидел Озара, вольно расположившегося в истобке за хозяйским столом, едва ли не в пояс ему поклонился, как и полагалось кланяться волхвам-ведунам раньше.

– Какая вина на тебе, Жуяга, что трясет тебя всего? – сразу приступил к расспросам Озар. – Говори сам. А если не скажешь, то я и так все выведаю. Но лучше тебе по-доброму во всем сознаться.