– Думаешь, ты не желанна? Разве я выразился непонятно? Я выбираю тебя, а не семью, Кайра. И судьба здесь ни при чем!

Акос практически пришел в ярость и буквально выплевывал слова.

Прекрасно. Я хотела сражаться. Я была обучена сражаться в сложных ситуациях. Именно это спасало меня, а не отступление. Когда я избегала того, что причиняло боль? Нет, не ощущение, что меня не смогут повалить на землю, защищало меня, а знание, что я в состоянии подняться столько раз, сколько потребуется.

– Откуда тебе знать? – нападала я. – Ты не можешь этого утверждать, если чувствуешь, что у тебя нет выбора!

– Речь не обо мне, а о твоей безопасности.

Акос говорил яростно и горячо. Мы стояли очень близко друг к другу, но назад не отступали.

– Ты не веришь, что кто-то может желать тебя, поэтому не веришь и мне. Ты отталкиваешь все хорошее, потому что считаешь, что недостойна этого.

– Это потому, что ни один человек в моей жизни не хотел, чтобы я считала иначе!

Я почти сорвалась на крик. Люди, сновавшие вокруг, резко замерли, когда я внезапно повысила голос, но мне было все равно. Акос опрокидывал меня снова и снова, каждый раз, когда не говорил то, что я хотела услышать – что я была его выбором, что он хотел этого и понимал, что судьба не имеет значения.

Я хотела от него лжи, чтобы поверить в нее. Но не нужно быть оракулом, чтобы сказать, что среди всех возможных вариантов будущего не было ни одного с подобным исходом. Я никогда не поверю в ложь. А Акос никогда мне такого не скажет.

– Я люблю тебя, – сказала я. – Впервые в жизни мне хочется, чтобы меня выбрали. А ты не хочешь. Не можешь.

Когда мы слегка разошлись, я почувствовала перемену. Акос казался опустошенным – будто его руки были заняты, но кто-то внезапно подошел и отобрал все, что он держал в них. Я ощущала то же самое. Опустошение.

– Я не могу изменить действительность, – произнес Акос. – И ты не можешь винить меня за это.

– Я знаю.

Он был прав, и смысла продолжать спор больше не было. Я начала разговор, требуя честности. Но лучше бы требовала честности от себя. Судьба Акоса была данностью, и он не мог относиться ко мне так, как я того желала. Я знала только, что должна добиться правды, а Акос желал, чтобы я больше ценила себя. Мы запутались в паутине. Причина и следствие, выбор и судьба – все смешалось.

– Итак, ты остаешься, потому что твоя судьба – быть со мной, – глухо промолвила я. – А я остаюсь, чтобы помочь им разобраться, как поступить с моим отцом. И ты, и я…

– Будем теми, кто мы есть, – очень тихо произнес Акос.

– Верно. – Мои глаза горели. – Ладно, надо поговорить с ними о Лазмете. Пожалуйста, найди Теку и проверь, в порядке ли она.

Акос кивнул. И я кивнула. Мы оба направились обратно в столовую, где все по-прежнему толпились у экранов, которые теперь транслировали движение теплового пятна над пустынями Тепеса.

КАЙРА

Недостатком Огры была тьма.

Это было очевидным фактом.

Но тьма здесь была другой, не такой, как в других местах, где можно зажечь лампу и увидеть все в комнате. Здесь же, вне зависимости от того, сколько источников света ты прикрепишь к одежде или к стене, тьма расползалась и поглощала свет.

Потому, несмотря на то что на всех собравшихся в укрытии (Йорек рассказывал, что это были самые надежные и способные диссиденты) были хоть какие-то светящиеся элементы, а фонарики, словно лозы, свисали с потолка на длинных цепях, меня не покидало ощущение, будто меня окутывали тени.

Вообще меня пригласили на собрание только благодаря Йореку.

Несмотря на то что я играла роль владыки шотетов, когда меня об этом попросили, они пока отнюдь не принимали меня за свою. Но о семье Ноавеков я знала больше, чем все собравшиеся. Я стояла подле Йорека, изрядно утомленная разговором с Акосом, чтобы слишком внимательно вслушиваться в споры диссидентов.

Я сказала, что люблю его. Люблю его. О чем я только думала?

Йорек подтолкнул меня локтем. Он с энтузиазмом использовал огрианские светящиеся украшения для одежды. Линии его пиджака были вычерчены яркими полосами шириной с палец. Когда я отвернулась от Йорека, салатовые линии еще некоторое время стояли у меня перед глазами, пересекая Сифу и Айджу Керезет. В конце концов, они были предсказателями. Кучка веривших в судьбу шотетов не могла лишить себя возможности услышать обрывки тайной мудрости.

– Прости, – я откашлялась. – Что вы сказали?

Аза изумленно посмотрела на меня. Похоже, я прослушала что-то важное.

– Я спросила, можете ли вы нас как-то сориентировать, прилетит ли ваш отец за нами на Огру или нет?

– Ах!

Меня пригласили сюда, рассчитывая, что я поделюсь знаниями об отце. Настало время оправдать доверие. Я покачала головой.

– Он не так глуп, чтобы воевать на два фронта, особенно когда они так далеки друг от друга. Уверена, он не считает вас достойными его внимания. Он сосредоточится на войне с Туве.

Я вздрогнула – отчасти из-за боли, а отчасти из-за своей неосторожности.

«Не торопись наживать врагов», – вспомнился мне шепот Акоса, словно его губы коснулись моего уха. Это произошло буквально на днях, но вспоминалось уже совершенно по-другому.

– Прелестно, – резко бросила Аза. – Спасибо за догадки, мисс Ноавек.

– Мы должны убить его, – слова вырвались из моих уст без предупреждения, прозвучав отчаянно и тихо.

Все обернулись на меня, а я благодарила тени токодара, затемнявшие мою кожу, и безжалостную огрианскую тьму за то, что скрывала мой румянец.

– Мы должны, – добавила я после паузы. – Он – куда более страшная угроза для шотетов, чем когда-либо может стать канцлер Туве.

– Прошу простить мне мои слова… – выкрикнул голос неподалеку от Азы. Он принадлежал мужчине с покрытым тенью лицом и несколько заостренной бородой. – Но вы действительно полагаете, что нам следует сосредоточить внимание всего на одном человеке, а не на том, что нам только что объявили войну и уже начали наступление?

– Всего один человек? – Гнев внутри меня стремительно распалялся. – Это канцлер Туве поколениями преследует семьи неверных, чтобы наказать их? Это канцлер Туве коллекционирует банки с глазными яблоками? Нет. Туве может подождать. А с Лазметом нужно разобраться сейчас.

– Как вы смеете, – бородатый мужчина резко шагнул в мою сторону, – в столь пренебрежительном тоне отзываться об отце? Пусть даже его деяния и ужасны. Да как смеете вы стоять здесь…

Я тоже шагнула вперед, чтобы встать к нему лицом. Я была готова сражаться и была готова кричать. Отец восстал из мертвых, и я не знала, что делать со всеми своими чувствами, кроме как всадить кулак прямо в идеальную бородку этого мужчины.