«Другого выхода нет, ты должна это сделать, — сказала я себе. — Он не простит меня… Он меня не простит».

Слёзы навернулись на глаза, но я быстро скомандовала себе: «Реветь будешь после, у тебя ещё будет повод для слёз», — и нажала на кнопку вызова.

В трубке послышались гудки.

«Раз, два, три, четыре…», — считала я протяжные сигналы и одновременно удары своего обезумевшего сердца.

Саша не отвечал. Через двадцать минут я перезвонила снова. Ответа не было.

«Может быть, занят на работе. Он увидит мой пропущенный и перезвонит. А может быть он просто не хочет со мной разговаривать. Это не удивительно», — я положила телефон и какое-то время валялась на своём диване, снедаемая тысячей тревожных мыслей, затем, окончательно обессилев, медленно погрузилась в тягостный, болезненный сон.

Через два часа раздался телефонный звонок. Едва выбравшись из дурмана лихорадочного беспамятства, я вскочила и начала искать завалившийся куда-то телефон. В моей голове горячечно стучала тревожная мысль: «Саша!». Наконец, отыскав телефон, я увидела номер, нет, это мама. Прошло уже два дня с момента нашего последнего разговора, она явно волновалась. Теперь заволновалась и я. Что я ей скажу? Первой мыслью было сбросить вызов, не отвечать, но я понимала, что не могу этого сделать. Если я не отвечу, она или будет продолжать звонить каждые пять минут или приедет в Минск и начнёт меня разыскивать.

— Алло, привет, мам! — я постаралась придать голосу бодрый оттенок.

— Приветик! Как ты там? Давно не звонила, у тебя всё нормально?

— Да, всё нормально.

— Ты простыла? Как-то в нос разговариваешь.

— Немножко, ничего серьёзного.

— У Саши сейчас?

В груди гулко забилось сердце, ладони вспотели и стали холодными.

— Нет.

— Ты к нему не переехала?

— Нет.

— Вот и правильно! Умница! Мне сразу не пришлась по нраву эта идея с совместным проживанием до свадьбы. Начали бы вместе жить, а потом он и жениться передумал. Ты сама отказалась переезжать?

Такая реакция мамы была мне неприятна. Какое-то противное, скользкое чувство начало пробираться внутрь и разрастаться жгучей обидой.

— Почему ты сразу не сказала, что тебе эта идея не нравится? — резко спросила я.

— Хотела, чтобы ты сама всё поняла. Так и вышло, значит, я правильно сделала, что промолчала.

— Вовсе не так всё вышло.

Повисла тишина. В трубке слышалось лишь еле уловимое потрескивание.

— Это Саша всё отменил, — бросила я, — он вообще попросил о перерыве в наших отношениях.

— Почему?! Что случилось? — встревожилась мама.

Хлопнула входная дверь, домой вернулся Марк. Нужно было заканчивать этот неприятный разговор.

— Потому что я не думала головой, вот почему, — грубо отрезала я.

— Аня, перестань злиться, я ничего не понимаю. Тогда где ты сейчас?

В этот момент в комнату вошёл Марк, который даже не подозревал, как много будут значить слова, которые он собирается сказать.

— Привет! Я вернулся. Как ты? — громко проговорил он.

— Кто это? Где ты сейчас? — ещё больше забеспокоилась мама.

Я судорожно начала искать подходящий ответ. Марк понял, что появился не вовремя, извинился и быстро вышел.

— Аня, ты в квартире, которую собиралась снять?

— Ту квартиру уже сдали, мне некуда было вчера идти.

— Я слышала мужской голос, ты с Сашей?

— Нет.

— Я ничего не понимаю. Тогда кто это с тобой?

— Школьный знакомый, он приютил меня на время.

— Какой ещё школьный знакомый? Неужели нельзя было к подружке попроситься, раз уж такая ситуация? Вообще нужно было мне позвонить или папе.

— Все подружки разъехались, мама. Я вчера сидела на скамейке со всеми своими вещами под дождём, и мне некуда было идти. Он приехал и забрал меня.

— Почему ты не позвонила нам с папой? Девочка моя, ты хоть понимаешь, что делаешь? Ты собиралась переехать к Саше, с этим я бы ещё смирилась, он, по крайней мере, неплохой человек и предложение тебе сделал. Но это… Это уже совсем ни в какие рамки… Ты сейчас живёшь с каким-то малознакомым мужиком. Сказать, что я расстроена, разочарована — это ничего не сказать.

От этих слов мне стало нестерпимо больно. Ничего объяснять мне больше не хотелось.

— Мне очень жаль, что я так сильно тебя разочаровала, мама, — бросила я и положила трубку.

Мне казалось, что она сейчас перезвонит, скажет что-то примирительное, но этого не произошло. На глаза навернулись слёзы. Я чувствовала себя забытой, одинокой и никому не нужной. Впервые мне стало жаль себя, и я громко разрыдалась. В комнату вбежал Марк.

— Что случилось? Саша?

— Нет, мама, — вытирая платком распухший нос, ответила я.

Марк сел рядом и приобнял меня за плечи.

— Она разочарована во мне. Теперь я одна на всём белом свете, она и папу против меня настроит.

Марк лишь сильнее прижал меня к себе.

— И Саша не отвечает, наверное, больше не хочет ни слышать меня, ни видеть. Я чувствую себя такой одинокой, брошенной. Это всё так несправедливо.

Я уткнулась Марку в грудь и разрыдалась ещё сильнее. Мне не нужны были слова утешения, и он не произнёс ни одного, только крепче прижимал меня к себе. Я чувствовала, что он рядом, и этого было достаточно. В тот момент в этом чужом, враждебном мире Марк стал для меня единственной протянутой рукой помощи, за которую я могла ухватиться и устоять, не сломаться. Он поделился со мной своим теплом и отогрел мою обледенелую, продрогшую душу. Больше не существовало тех восьми лет, словно пропасть отделяющих нас друг от друга, мы снова были вместе. Я почувствовала себя нужной, и в тот момент мне захотелось остаться с ним навсегда.

Следующие две недели я провалялась на диване Марка с сильнейшей простудой. Моё тело сжигала лихорадка, сознание мутилось. Всё это время Марк почти не спал, проводя дни и ночи у моей постели. Он взял несколько дней отпуска и заботился обо мне лучше любой опытной сиделки.

К концу второй недели я почувствовала себя лучше: температура спала, головная боль отступила, мысли стали ясными, а вместе с ясностью мысли вернулась способность радоваться жизни. Тело ещё было слабым, ноги казались ватными, но я приняла душ и, ощутив чистоту и лёгкость, была счастлива как никогда.

Все эти дни я ждала звонка от Саши и родителей, но телефон предательски молчал.

«Неужели моя вина настолько велика, что даже родители от меня отвернулись? Что я сделала настолько ужасного?» — постоянно спрашивала себя я.