своем даже на склоне лет не готовы были откровенничать. Высказывались все больше в приснопамятном жанре «добрым словом всегда вспоминаю» и т. п. Лишней, неосторожной фразы почти никто из мемуаристов не обронил – ведь не на кухне же с однокурсниками выпиваем, а интервью даем для юбилейного издания. Отчасти спасти положение пытался инициатор книги, Геннадий Измайлович Ватутин, высокий региональный начальник в сфере мелиорации. Его комментарии – наиболее зажигательные или хотя бы жизнеподобные, вроде такого (о Прикащикове Валериане Николаевиче, заведующем кафедрой инженерных конструкций):

Один из самых интеллигентных преподавателей и отчаянный либерал. Всех девчонок нашего курса называл «барышнями». Увлекался художественной вышивкой, что скрывал от посторонних. Студенты, прознав об этом (в расчете отвлечь его внимание, чтоб можно было пользоваться шпаргалками), притащили однажды на экзамен стопку журналов по вышивке и подложили на стол. Валериан Николаевич, обнаружив это, очень рассердился и погнал всю группу (не нашу). Экзамен принял только на другой день. На упреки начальства в том, что уклоняется от общественной работы, удивленно, со свойственным ему французским прононсом отвечал: «Помилуйте, я каждый день в трамвае передаю деньги и билеты на проезд. Разве это не общественная работа?»

Или вот еще фрагмент из воспоминаний Ватутина – на этот раз о Виталии Исааковиче Минкине:

Преподавал нам курс организации и механизации гидромелиоративных работ. Хорошо преподавал. У нашего курса был «классным дядькой», т. е. по поручению администрации института и общественных организаций отвечал (перед ними) за нашу успеваемость и «облико морале». В это время в стране шла кампания по борьбе со «стилягами». Как-то после зимних каникул меня вызывают к декану. Оказывается, из родной станицы в деканат пришла «телега» из райкома комсомола. Поводом послужило то, что мы с Семеном Б. (одноклассником) в районном Доме культуры вроде бы «неправильно», не в том стиле танцевали. Назревает гроза для меня. Декан В. А. Орусский поручает разобраться с этим нашему «дядьке». Виталий Исаакович объективно разобрался, в обиду не дал. А то могли бы под кампанию и турнуть из института.

Ну и в завершение темы коллективных студенческих мемуаров – выдержка из биографической заметки про Юрия Ларина, начинающейся словами: «Это – наш однокурсник Юрий Гусман». Автор, разумеется, тот же – Геннадий Ватутин:

Там, в Орликовом переулке, где в это время находился Минводхоз России, мы однажды встретились в коридоре. «О, Юра, это ты?» Обрадовались встрече, поговорили, вспомнили институтских друзей. Тогда он сказал, что фамилия его теперь Ларин.

Это уже через несколько лет после окончания вуза; о том времени мы расскажем попозже. А Ватутину спасибо, что хоть как-то попытался привнести в задуманную им книгу человеческие интонации. Его уже нет в живых, к сожалению.

Тем не менее внятной реконструкции про студенческий Новочеркасск середины 1950‐х на основе «Однокурсников» не создать. А какие еще могут быть источники, пусть даже косвенные? Например, такой – найденный в интернет-архиве Александра Николаевича Яковлева (читатель наверняка помнит, кто это: член Политбюро ЦК КПСС, «архитектор перестройки»). На этом портале, в частности, опубликован ряд документов из РГАНИ (Российского государственного архива новейшей истории), свидетельствующих о социальном кризисе в СССР как раз той самой середины 1950‐х. И вот один из документов – письмо гражданки Федосиной, жительницы Новочеркасска, отправленное ею в ЦК партии и лично товарищу Хрущеву 25 апреля 1955 года. В письме, правда, описывается ситуация Новочеркасского политехнического института, а вовсе не инженерно-мелиоративного, но все же имеет смысл процитировать.

Дорогой Никита Сергеевич! Сил больше нет молчать о том тяжелом положении, в котором живут наши советские люди. На работе и на учебе отдают все свои силы честно и добросовестно. А вот восстанавливать силы нечем. Есть нечего. Магазины пусты. Всю зарплату отдаешь спекулянтам и живешь впроголодь. Дети, молодежь вот уже 8 месяцев не видят сахара, масла. Один хлеб. Правда, это еще не голод, но нельзя же вырастить здоровое поколение на одном хлебе. Ни овощей, ни круп – ничего. Я знаю, страна в тяжелом положении – неурожай, не все благополучно с колхозами, напряженная международная обстановка, но мало ли денег бросает государство и на ветер, всякие реконструкции, тысячные пенсии военным. Одеться народ оделся, спасибо партии и правительству, а вот что с питанием до края дошли – тоже верно. В нашем Институте Новочеркасском политехническом осмотрели 1200 студентов и 250 из них имеют очаги в легких. Детей жалко, что они бедные растут и всегда лишены даже самого необходимого. Дорогой Никита Сергеевич! Пишет Вам не какой-нибудь враг злобствующий, а советская женщина, мать двоих детей, труженица, член партии. Пишу и плачу, уж больно жаль мне, как детишки растут, как студенты впроголодь по 15–16 час. в день занимаются, стипендию получают 140 руб. в техникуме, а 300 р. в институте, а купить на нее нечего.

Абсолютно подлинный документ, получивший в свое время регистрационный номер в аппарате ЦК КПСС и якобы взятый им же, аппаратом, на контроль. Возможно, гражданка Федосина что-то недопонимала в текущем политическом моменте, но ведь отчего-то же грянул через семь лет после ее письма стихийный бунт в Новочеркасске, увенчавшийся расстрелом митингующих. Для нашего повествования, разумеется, тот трагический инцидент – почти периферийный: в 1962 году Юрий Ларин жил уже в Москве и про события в окрестностях своего вуза мог знать разве что по слухам. Тем не менее когда Федосина отправляла послание в ЦК, Юра находился в эпицентре описываемых ею товарно-денежных отношений. И заодно уж: упомянутые в письме «очаги в легких» – это про туберкулез, который диагностируют у нашего героя через несколько лет после окончания института.

Среди тех эпизодов, что запомнились Ольге Максаковой из рассказов мужа о его пребывании в студентах, некоторые свидетельствуют без обиняков: были и голод, и нужда. Еще учась на первом курсе, в Краснодаре, Юра угодил в почти безвыходное положение: отвалились подметки у единственной его пары ботинок (кстати, в Краснодаре в январе 1961-го, за полтора года до событий в Новочеркасске, тоже произошли массовые народные волнения из‐за дефицита продовольствия и низкого уровня жизни – хотя там обошлось без стрельбы по возмущенной толпе). Так вот, подумал-подумал Юра, да и отправился на занятия босиком. На замечание, сделанное кем-то из преподавателей, ответил без особого смущения: «Вы знаете, я из детского дома». Это был психологический прием, которым в то время, по его же словам, он пользовался в разных ситуациях, что называется, не комплексуя. Он так и вступительный экзамен по физике сдавал в институте: зашел в аудиторию, вытянул билет и доверительным тоном сообщил членам приемной комиссии: «Вы знаете, я из детдома, а у нас физику не преподавали». Расчет оказался верным: абитуриенту поставили тройку, которой хватило для суммарного