Сато. У мальчика по фамилии Бердмен была астма, а Эндрюсу отец пригласил au pair[38] какого-то француза, который, похоже, с особым удовольствием учил мальчика всевозможным французским ругательствам и прочим неподобающим выражениям. К сожалению, прозвище «Asda Price», которое Персиммон дал мне на первом же уроке, ни истребить, ни отменить оказалось невозможно; оно то и дело появлялось то на обложках учебников, то на двери в класс, и я даже была вынуждена пригрозить карательными мерами, хотя организованных безобразий, как на самом первом уроке, больше не было. Я, конечно, пока еще сделала лишь маленький шажок к взаимопониманию, но все же начало было положено.

К концу недели я уже познакомилась со всеми классами, где мне предстояло преподавать в этом триместре, но, как ни удивительно, приятней всего мне было работать именно с тем 4S. Дети такого возраста часто бывают несобранными, а к концу триместра и вовсе разбалтываются, однако именно они обладают очарованием ранней юности и свойственными ей энтузиазмом и энергичностью. Ну, вам-то, Рой, о таких подростках все известно. Одни ваши «Броди Бойз» чего стоят. И еще одна вещь вызвала мое искреннее удивление: весь класс 4S после моего с ним не слишком удачного знакомства значительно улучшил и свое поведение, и свою успеваемость, причем, возможно, именно из-за того вторжения Эрика Скунса. А может, и вопреки его угрозам.

Вообще Скунс в школе популярностью не пользовался, поскольку имел репутацию человека и несправедливого, и непостоянного. Ученики прозвали его «доктор Эггман»[39] и постоянно подшучивали над проявлениями его переменчивого темперамента, но особого уважения к нему не выказывали в отличие, скажем, от доктора Синклера. Вместо уважения он своими выходками каждый раз вызывал скрытые насмешки, неловкое молчание и множество разнообразных граффити – и на классной доске, и на обложках учебников французского языка.

Mr Scoones est un doofus[40].

Mr Scoones is the Eggman.

А однажды на спинке учительского стула на темном дереве глубоко процарапали чем-то острым, видимо, отломанной стрелкой компаса: Mr Scoones is a nonce[41].

Ну да, конечно. Наши ученики всегда сразу понимают, если с учителем что-то не так. И если бы вы, Рой, не были его другом, то, как мне кажется, тоже давно бы это заметили. Заметили бы эти бесконечные граффити; заметили бы, что мальчики старательно избегают его общества. Заметили бы, что он постоянно отказывается от классного руководства. И тогда вы увидели бы в Скунсе того, кого видели в нем ваши ученики, а не тот удобный для вас образ, что был создан вашими же иллюзиями. Разумеется, с вами он был особенно осторожен. И старался внушить вам, что абсолютно нормален. Ведь вы знали его с детства; вы всегда оставались для него хранителем любых возможных оправданий.

Да, Рой: он всегда смотрел на вас как бы снизу вверх. Завидовал вашему призванию учителя. Завидовал той легкости, с какой вы могли смеяться и шутить с ребятами на занятиях, тогда как ему самому было дано лишь наблюдать за этим издали и терзаться собственными неудовлетворенными желаниями. Конечно же, вы никогда бы этих терзаний не заметили. Вам бы и в голову никогда не пришло, что ваш старый друг способен скрывать от вас столь мрачные тайны. Однако у всех нас есть свои тайны. Кому это знать, как не мне. У меня, Рой, этих тайн больше, чем у многих. Вопрос лишь в том, стоит ли о них рассказывать? И какую из своих тайн мне следует вам раскрыть? Или, может, вы предпочтете, чтобы я все так и оставила при себе?

Часть третья

Лета (река забвения)

Глава первая

(Классическая школа для мальчиков) «Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 8 сентября 2006 года

Пятница первой недели триместра обычно возвещает некое ускорение, смену темпа. Имена и фамилии учеников выучены; тесты проведены; текущие планы в действии; авторитет учителя завоеван; нарушители спокойствия выявлены. Так что на следующей неделе мы уже начинаем работать по-настоящему. Следующая неделя будет снова целиком посвящена делам. Не решен лишь вопрос с тем грязным комом тряпья и костей, который, вполне возможно, некогда был мальчиком в форменном блейзере школы «Король Генрих».

Еще в младших классах мы с Эриком, будучи истинными «оззи», то есть учениками «Сент-Освальдз», питали здоровое презрение ко всем представителям школы «Король Генрих». Тамошние мальчишки были богаче и слабее наших, да и плата за их обучение была существенно выше. И потом, в той школе было гораздо больше всевозможных удобств – например, просторный физкультурный зал и плавательный бассейн. А в «Сент-Освальдз» с его зарастающими лесом игровыми полями, с которыми соседствовали бездействующие заброшенные шахты, ничего этого не было и в помине. Учащиеся классического отделения «Короля Генриха» изучали арабский язык, а не только латынь и древнегреческий. И на Досках Почета у них красовались имена нынешних студентов Оксбриджа или членов сборных команд по регби обоих университетов, тогда как наши выпускники редко поступали в Оксфорд или Кембридж, предпочитая местные университеты – в Шеффилде, в Манчестере, в Лидсе.

При этом Эрик всегда стремился выбрать более высокую цель. Он с самого начала надеялся, что сумеет найти более интересную и престижную работу, чем преподавание в школе «Сент-Освальдз», и поистине великим разочарованием для него стало то, что этим надеждам так и не суждено было сбыться. Переход на работу в школу «Король Генрих» стал для него, должно быть, почти воплощением той мечты, но в итоге он все же вынужден был вернуться в «Сент-Освальдз», однако мне так толком ничего и не рассказал о минувших семи годах, разве что заметил вскользь, что там слишком многое его не устраивало. Может, Эрик в итоге понял, что он со своей физиономией в «Короле Генрихе» не ко двору? А может, просто соскучился по «Сент-Освальдз»? Или же его заставили вернуться совсем другие, куда более тревожные причины? Если такие причины действительно имелись, то эту тайну он мне так и не открыл. Время от времени я задавал ему эти вопросы, но в ответ он каждый раз ворчал нечто невнятное насчет того, что тамошние коллеги его не уважали, а богатые родители запросто снимали своих отпрысков с уроков прямо посреди напряженного летнего триместра, чтобы, скажем, поехать с ними в Уимблдон на международный турнир по теннису, и были абсолютно уверены, что учителя уж как-нибудь исхитрятся и перенесут экзамены на столько дней, сколько понадобится их сыновьям, чтобы почувствовать себя готовыми сдать тот или иной предмет.

Я-то, конечно, только обрадовался, когда Эрик снова к нам вернулся. Однако у меня к нему имелась масса вопросов. Впрочем, он и раньше часто бывал скрытным, а уж