- Ты – глава Контроля, Волков, - кривлюсь. – И с хренью разной степени прожарки дело имеешь чаще меня.

- Да неужели? – хмыкает Гад и переключает внимание на зал, показательно обводя его взглядом. – К тому же напрямую я одержимостью не занимаюсь, для это есть счетоводы. Учет зараженных ведут они.

- Учет зарегистрированных, вменяемых одержимых. Мы оба знаем, что местечковая психиатрия начинается с малого. Как было с последним твоим делом.

Ярослав молчит, только снова кривится показательно, выражая этим театральным жестом свое отношение к моей осведомленности.

- Не все такие, как тот урод, - все-таки произносит он. - Я живу с паразитом, - пожимает широкими плечами, - и убивать меня не тянет.

- Утешай себя этой мыслью, Яр, - хмыкаю, тоже скользя взглядом по посетителям бара. – Как думаешь, скольких из них рано или поздно сожрут их личные бесы?

Я давлю на него специально. Давлю, потому что ничего не ощущаю.

- Именно для этого ты здесь, не так ли? – отбивает подачу Волков. – Чтобы не сожрали.

Я щурюсь, всматриваясь в лицо Гада, и лишь качаю головой.

Что ж, он вправе думать так, как ему удобнее. Кто я такой, в конце концов, чтобы рушить чужие воздушные замки?

Волков допивает кофе и косится на часы. А я продолжаю за ним наблюдать. Я почувствовал… точнее, не почувствовал от него ничего. Ни когда он только вошел, ни сейчас. И это ставит меня в тупик. Пробуждает интерес. «Безнадега» хранит гробовое молчание в отношении Волкова: ничего не изменилось в баре с его появлением. Ни звуки, ни запахи, ни вкус кофе, ни разговоры.

В Ярославе нет больше той неуемной, бездонной жажды, животного голода по аду, что был еще совсем недавно. Того голода, что и привел его в самый первый раз когда-то давно в бар, притащил, как упирающееся дикое животное на поводке и почти швырнул мне в ноги. Тварь внутри мужика стала спокойной, почти ручной.

И я никак не могу понять, что же ему надо теперь. Чего он хочет сейчас.

- А она хорошо на тебя влияет, Гад. Кем бы она ни была.

- Как будто ты не знаешь, - цедит недовольно Яр и опрокидывает в себя остатки кофе.

Я снова только усмехаюсь.

- Уже познакомился с тестем?

На лице Волкова мелькает сразу несколько эмоций. Тех эмоций, которых я не видел у него почти никогда: неуверенность, бешенство, страх. Последняя мне совершенно не нравится, потому что это не тот страх, с которым можно что-то сделать, и не тот страх, от которого сейчас гусиная кожа у девчонки в моем кабинете. Этот страх другой – Волков боится и бесится не из-за себя. Он боится и бесится из-за Мары Шелествой.

- Считаешь себя слабым? – наконец нахожу я крючок.

И вместо слов получаю в ответ средний палец. Это почти умиляет.

- Знаешь, Волков, слабость – очень любопытная штука. Ты не осознаешь, насколько действительно беспомощен, слаб и ничтожен, пока не осознаешь, насколько действительно силен. Так скажи мне, ты знаешь, сколько в тебе силы? Ты нашел ее предел? Твоя башка уже гудела из-за того, что встретилась с потолком?

Он поворачивает ко мне голову резко, жестко. Вскидывается почти по-змеиному хищно.

- Какая же ты тварь, Зарецкий, - цедит Гад, шипит длинно и тихо. А потом так же резко расслабляется, играют на скулах желваки. Волков медлит не больше нескольких секунд и поднимается на ноги. – Заканчивай проповедовать, пошли смотреть на твою девчонку.

Его поведение сегодня не перестает меня удивлять. Ярослав Волков стал сильнее. Ярослав Волков наконец-то успокоился. Дзен-буддист из него, конечно, еще так себе, но с остальным… Все более чем неплохо.

- Проповеди – это не ко мне, Яр. Ко мне – за бухлом, шлюхами и покером.

Волков смотрит на меня пристально, изучающе, тускло мерцают змеиные глаза, чуть подрагивают ноздри и снова сжимаются челюсти. Волков пробует меня прочитать.

- И желаниям, - наконец снова кривится Гад. – Я желаю, - все-таки доходит до него причина моего настойчивого внимания, - чтобы ты заткнулся.

- Ты оскорбляешь меня в лучших чувствах, - отвечаю, поднимаясь следом. Я почти доволен тем, что вижу сейчас. Он не сорвался, почти удержал лицо. Хорошо. 

- Невозможно оскорбить то, чего нет, мужик. Веди, - и, вопреки своим словам, Ярослав уверенно и без необходимости в сопровождении направляется на второй этаж.

А я продолжаю рассматривать главу Контроля. Пытаюсь вытащить из памяти подробности о той, кем заняты сейчас мысли Волкова. 

Познакомиться, что ли, с его слабостью, болью и страхом поближе? Она должна быть интересной… Очень интересной.

- Я дам тебе совет, Волков, - слова вырываются помимо воли. Я все еще не до конца уверен, стоит ли говорить, и все-таки говорю, заставляя Ярослава замереть перед дверью. – Бойся. Бойся так сильно, как только можешь. Бойся двадцать четыре на семь. Бойся ее, вместо нее, за нее. И тогда, возможно, этот страх поможет тебе не просрать что-то по-настоящему важное. Возможно, когда-нибудь он спасет вас обоих.

- Или меня задолбает бояться, - усмехается Гад, не поворачиваясь.

- Или так.

- А ты? - он кладет руку на ручку двери, сжимает пальцы.

- Ну не думаешь же ты, что я отвечу, - фыркаю, вставая рядом.

- Говнюк, - Волков толкает дверь.

- Ага.

Кукла на диване дергается и вскидывается нам навстречу, пробует улыбнуться, но не может. Смотрит затравленно на Гада и затаенно-выжидательно на меня.

Черт!

Она сегодня в том же пальто, с тем же зонтиком и с той же сумочкой, что и в первый раз. И все то же невинно-придурковатое выражение на ее лице. Выражение обиженной, перепуганной бабайкой до усрачки девочки-отличницы. И я бы, может, даже бы поверил в этот страх, если бы и сегодняшней ночью не наблюдал, с какой поистине ничем не омраченной радостью кукла втыкает тесак в свою очередную силиконовую фантазию, и как капли сиропной крови опять пачкают пижамку и лицо.

- Она хоть совершеннолетняя? – бормочет Волков, удивленно.

- К сожалению, да, - отвечаю, протискиваясь мимо застывшего в проеме Ярослава.

- Добрый день! – чуть бодрее, чем нужно, здоровается Волков, отмирая.

Девчонка кивает дергано.

- Кукла, познакомься, - машу я рукой, опускаясь в кресло, - это Ярослав Волков. Он в курсе происходящего, и он осмотрит тебя. Ярослав – это Кукла.

- Кукла? - Гад наконец-то закрывает дверь и проходит внутрь. Чем ближе он подходит, тем сильнее сжимается девчонка, чуть ли не втискивается в спинку дивана.

- Варвара, - мямлит недоразумение.

Волков бросает на меня укоризненно-обвиняющий взгляд. Так, как будто мне не насрать, так, как будто это я виноват в происходящем сейчас и в принципе во всех грехах сразу. Это выражение на физиономии главы Контроля меня веселит, и я позволяю себе улыбку, снова пропуская мимо ушей имя Куклы.