- Ее сны – это сублимация, Зарецкий, - наконец Волков смотрит на меня. –  Ничего больше. Ей хочется смерти, она жаждет смерти…

- Кукла не похожа на самоубийцу, - качаю отрицательно головой. – В ней нет этой тяги.

- Я разве что-то сказал про самоубийство? – хмыкает Ярослав. – Я лишь подтвердил то, о чем рассказал мне ты, Аарон. Варвару не интересует убийство как таковое, не интересует насилие, власть, жестокость как таковая. Ей по какой-то совершенно непонятной причине нужна именно смерть. Но…

- Люди привыкли бояться смерти, - продолжаю я вместо Гада. – Привыкли считать, что это плохо, не про них. Ты… Говоришь про сублимацию… Она убивает ради того, чтобы выплюнуть, сбросить энергию?

- И страх в том числе. Варвара не готова признать, не осознает собственное желание. Поэтому бессознательно во сне пытается придумать для себя оправдание, приемлемую отговорку. Что-то такое, что поможет ей справиться. Ей проще признать себя сумасшедшей или одержимой, убийцей, в конце концов, чем смириться с собственной непонятной жаждой.

- Убийство понятнее смерти?

- Да. Согласись, подобная тяга непонятна даже нам с тобой, что уж говорить о человеке.

- Странное отношение… - качаю головой.

- Она молода, - пожимает Волков плечами. – Ничего странного. Смерть сама по себе, в отрыве от убийства, пугает Варвару сильнее, чем насилие. К тому же она верующая, а теперь еще и в курсе существования иных.

- За ней никто не наблюдает, да? – вздыхаю, заранее зная ответ.

Сегодня ночью, в отличие от первого раза, я успел вовремя и никого не почувствовал, ни намека, ни одного всплеска. Кроме собственного ада, разумеется.

- Да. Это тоже подсознание, защитная реакция.

- Черт… И блокировать нельзя, и что с ней происходит непонятно… Ты уверен, что у нее с головой все в порядке?

- Абсолютно. Когнитивные функции не нарушены, восприятие окружающего тоже. Даже намека на безумие нет. Пока…

- Ладно… Буду разбираться, ты, по крайней мере, пытался.

- Я предупреждал, Аарон, - Яр косится на часы на запястье, удивленно вскидывает брови.

Я молча открываю для него дверь, и мы вместе спускаемся вниз, где заметно прибавилось иных и немного изменилось настроение. На улице уже стемнело, а «Безнадега» наполнилась шелестом голосов и звуками блюза.

- Может, - задумчиво тянет Волков, надевая куртку у двери, - надо просто немного времени, может, она как нефилим…

- Нефилима я бы почувствовал даже нераскрытого, - отрицательно качаю головой, пожимая Волкову руку. – Тут что-то другое.

Ярослав кивает и выскальзывает в осенний вечер, а я направляюсь к Вэлу за стойку, чтобы взять кофе и дождаться следующего визитера. В голове толкаются мысли, наползая одна на другую, в основном я перебираю возможные варианты. Не демон, не паразит, не бес, не колдун и не нефилим… Кто же тогда?

Вопрос на миллион…

Хотел развлечений, Зарецкий? Получи, распишись.  

Входная дверь снова открывается, «Безнадега» вздыхает в предвкушении, беспокойно, очень взволновано, заставляя меня встать на ноги, повернуться ко входу.

В зал заходит Элисте Гормова.

Шлем в ее руках светится синим неоном, куртка опять мокрая из-за дождя, ноги в тяжелых ботинках оставляют влажные следы на истертом полу. Она идет с присущей только кошачьим грацией, быстро, снимая на ходу подшлемник, встряхивает волосами и садится с другого края стойки. Не смотрит по сторонам, не замечает шума, только с каким-то странным, необычным и непонятным для этого места удовольствием длинно втягивает в себя воздух, прикрывая глаза.

Снова во всем черном.

Вэл тут же оказывается рядом, заискивающе улыбается, суетится, неловко пробует шутить. Я не слышу самой шутки, но по лицу Громовой и выражению лица Вали понимаю, что она явно не удалась.

Я продолжаю потягивать кофе и наблюдать за происходящим. Хочется все-таки разобраться в том, что же надо от «Безнадеги» собирательнице. И какая-то… какое-то предчувствие скребется нетерпеливо внутри, толкается, почти колется.

Элисте выглядит не такой расслабленной, как всегда. Возможно, чувствует мое присутствие, возможно, что-то случилось. Она барабанит тонкими пальцами по столешнице, отстукивая какой-то мотив, закусывает бледные губы, рассматривает задумчиво полки за спиной бармена, хмурая складка рассекает лоб.

У Громовой очень красивые руки. Узкие ладони и тонкие, длинные пальцы, на фалангах – черненое серебро и гранат. Я почти уверен, что это гранат, и кольца сами по себе защитные. Это настораживает, потому что еще позавчера их не было.

Кто ж в здравом уме посмеет тронуть собирателя?..

Снова на задворках памяти что-то скребется, что-то, что заставляет всматриваться в Элисте еще внимательнее, и Громова чувствует мой взгляд. Чувствует совершенно точно, потому что спина и шея напрягаются сильнее, она немного приподнимает голову, но не поворачивается. Будто прислушивается, рассеянно кивая Вэлу, ставящему перед ней высокий бокал.

В нем дымится и тускло мерцает, пахнет корицей и гвоздикой глинтвейн.

Откуда-то из далека приходит желание слизать остатки терпкого вина с губ Громовой после того, как она делает первый глоток. Я почти чувствую этот вкус во рту. Отчего-то горчит.

Элисте пьет медленно, я знаю, что она растирает специи на языке, наслаждается, постепенно с каждым новым глотком возвращает себе привычное состояние, стремится его вернуть.

«Безнадега» очень странно на нее действует, не так, как на остальных. А собирательница странно действует на «Безнадегу», меняет слишком сильно, сильнее, чем кто-либо еще.

Собирательница…

Я дергаюсь, встряхиваюсь и через миг уже оказываюсь рядом с девушкой.

- Мне надо, чтобы ты на кое-кого посмотрела, - склоняюсь к ней, стоя за спиной. Не могу не склониться, мне надо почувствовать ее запах. Громова едва заметно вздрагивает от неожиданности, чуть поворачивает голову вбок, отчего короткие волосы касаются моих губ.

- Это твоя услуга? – спрашивает она.

- Нет, - усмехаюсь, - малая ее часть. Не более десяти процентов, - я кладу руки на тонкие плечи, чувствую под пальцами хрупкие косточки и напряженные мышцы. – А потом, если хочешь, поговорим о том, что у тебя случилось.

- Почему ты так уверен, что у меня что-то случилось? - в ее голосе нет даже намека на любопытство, и я не понимаю, зачем собирательница его задает.

- Потому что сегодня ты не такая, как всегда.

- Откуда ты знаешь, какая я? Может, наоборот, только сегодня я – именно такая, как за дверями твоего бара, в реальном мире?

- Если тебе так хочется, я могу в это поверить.

Эли разворачивается на стуле, подхватывая глинтвейн, рассматривает меня внимательно, сосредоточенно, поглаживая пальцами бокал, позвякивает тонко стекло.