Потом, увидев, что кучка запутанной шерсти быстро растет, остановила меня и вновь заговорила грустным голосом:

— Не надо слишком много, понимаешь, мне хотелось бы, чтобы Наполеон успел хоть немного его поносить. В том-то и проблема: никогда не знаешь, теряешь ты время или выигрываешь!

На следующее же утро после приезда я принес Жозефине шапку Александра. Она ее осмотрела и пообещала что-нибудь с ней сделать. Я показал надпись, вышитую на краешке:

— Надо во что бы то ни стало сохранить инициалы Р. Р. Одно “Р” — это Равчиик. Второе “Р” — не знаю. По-моему, он очень ими дорожит, этими инициалами.

* * *

Жозефина чувствовала себя прекрасно. Она даже чуточку поправилась, и от этого ее лицо помолодело. Она носила, словно памятный медальон, затаенную печаль, никогда с ней не расставаясь. Мне показалось, что она намного моложе Наполеона, и я с трудом представлял их вместе. Что он сейчас делает? Я не мог отделаться от мысли, что он совсем один, лежит в постели, вытянув руки вдоль худенького тела и крепко сжав кулаки. Еще я пытался вообразить, что делает на Рождество Александр Равчиик, но у меня никак не получалось.

Мама без промедления распаковала свои принадлежности для рисования. Она проводила большую часть дня с альбомом на коленях, сидя на каменной скамье в саду и удалившись в мир пастели. Отец решил навести порядок в старом амбаре. Я помогал Жозефине ходить за покупками, она со всеми здоровалась, то у одного, то у другого спрашивала, как дела, будто жила здесь всегда. Я наблюдал за ней, когда она, сидя перед чашечкой кофе со сливками, заполняла карточки конного тотализатора.

— Ничего я в них не понимаю, в этих лошадях, заполняю наугад.

На следующий день мы проверяли результаты: ее лошади неизменно приходили последними.

Мы с ней лущили килограммы белой фасоли, которую никогда не готовили.

— Единственное, что мне нравится в фасоли, — ее лущить! Очень успокаивает. Пока я это делаю, ни о чем не думаю. Это мой личный боулинг!

Иногда мы вместе смотрели глупые детективные сериалы, где в первые же пять минут становилось понятно, кто преступник, а она в это время чинила шапку Александра.

На самом деле нам всем ужасно хотелось поговорить о Наполеоне — настолько, что его отсутствие делало громким наше молчание. Его лицо и белоснежная шевелюра маячили над запущенным садом, а крепкие кулаки, казалось, стучали в заиндевевшие окна.

— Понимаешь, — сказала мне как-то Жозефина спустя несколько дней после нашего приезда, — я думаю, что, вместо того чтобы мотаться по Азии, лучше бы я жила в доме престарелых. Люди там отдыхают, им не надо больше ни о чем заботиться. Дома для престарелых, они всегда мне нравились.

Она поманила меня пальцем, чтобы я подсел поближе, и прошептала на ухо:

— Ты ему этого не говори, но несколько месяцев назад, незадолго до развода, я наводила справки о двухкомнатных номерах. Но твоему деду, упрямому ослу, я так и не решилась об этом сказать.

Я недоумевал, как эта маленькая пастушка могла жить с неукротимым ураганом по имени Наполеон, и подумал, что вечное бунтарство одного уравновешивалось мягкой уступчивостью другой. На свете живут не только те, кто постоянно пребывает в борьбе. Те, кто живет на свете, — это те, кто живет на свете, вот и все.

Однажды вечером, когда мы перебирали чечевицу, я думал-думал, пока не вспомнил о фотографии Рокки, и спросил ее:

— Ты помнишь Рокки?

Я заметил, что ее пальцы перестали двигаться, застыв над чечевицей.

— Рокки? Погоди, Рокки…

— Это последний противник Наполеона.

— Ах да, поняла, итальянец! Тот, с кем у него был нечестный бой.

Нечестный бой. Старая песня. Нечестный бой.

— Почему ты об этом вспомнил? — спросила Жозефина. — Это было так давно. И уже не имеет значения. Все забыли и Наполеона, и Рокки. Рокки умер несколько десятков лет назад, а Наполеон… — Она немного помолчала и добавила: — Триумф боксеров недолог и приводит к разочарованию.

Я перевел дух:

— Мне кое-что не очень понятно. Рокки умер через несколько недель после того финала. Наверное, у него уже не было сил, чтобы сопротивляться Наполеону…

Жозефина смотрела прямо перед собой, и я гадал, слышит ли она меня. Я продолжал:

— Почему же так получилось, что Наполеон не отправил его в нокаут? Он же был тогда в обалденной форме! В пяти первых раундах он нанес столько ударов, сколько смог, и вдруг после перерыва — руки никакие, ноги никакие, просто тряпичная кукла. Рассыпался, и все! И тут Рокки берет над ним верх и выигрывает по очкам.

Жозефина посмотрела мне прямо в глаза. Ее блестящий, острый как стрела взгляд сразил меня и даже слегка напугал.

— Я сейчас тебе кое-что расскажу, — внезапно произнесла она.

— О Ро… о Рокки? — запинаясь, спросил я.

Жозефина пожала плечами:

— Да нет же, об одной штуке, о которой я узнала от Эдуара, моего поклонника. Это нечто совершенно удивительное.

Чуть прикрыв веки, подняв вверх указательный палец и держа его перед собой, она медленно и спокойно произнесла:

— Слушай травинку, ветер подул. Пичуга взмахнула крылом.

Она надолго замолчала, потом заговорила вновь:

— Время идет, вглядись в тишину. Чей-то взгляд тревожит тебя.

Она покачивала головой, как будто ее убаюкивал легкий бриз, как будто она оказалась в окружении времени, ветра и тишины.

— Что это, бабушка? Вот это: трава, ветер, взгляд в тишину.

— Хайку.

— Хай — что?

— Хай-ку. Хайку, японские стихи.

Это было кратко, красиво, странно. Прозрачно. Это было похоже на мамины рисунки. Благодаря Эдуару Жозефина в этом удивительно хорошо разбиралась.

— Хайку старается передать мимолетность жизни, понимаешь?

— Мимолетность? Не понимаю.

— Мимолетность — это когда что-то вот-вот закончится, и потому нужно успеть это поймать, пока оно не исчезло совсем. Примерно так. С помощью хайку ты можешь поймать последний миг существования вещей.

Я подумал: наверное, она понимает философию мимолетности, потому что ей много лет.

— Еще хочешь? Погоди-ка… Смутная тень. По небу плывут облака паруснику вослед. А теперь сам попробуй.

— Думаешь, получится?

— Ну конечно. Нужно только как следует сосредоточиться на каком-нибудь живом предмете или картине природы, а потом постараться слиться воедино с этим живым предметом или картиной. И когда тебе это удастся, нужно попытаться представить себе мгновение перед самым их исчезновением.

Мне захотелось попробовать. Я начал с того, что подумал о маме и ее рисунках. Потом в мыслях внезапно появились большие деревья из моих снов. Я представил себе, как кожа у меня покрывается корой.