– Ты чего, охренела, что ли, коза бешеная! – заорала ошалевшая от неожиданности Дядя Вова, размахивая руками и пытаясь разглядеть сквозь мыльные ресницы того, кто посмел помешать ее водным процедурам.

– Спокойно, Дядя Вова! Я не собиралась твою жизнь спасать, само случайно вышло, – сообщила Лена, переводя дыхание. – Просто с детства не люблю, как паленое мясо воняет. Вон, погляди! Протри глаза и погляди!

Она показала на лужу, где только что стояла Дядя Вова. Провод искрил и шипел.

Со всех сторон стали подбегать испуганные сокамерницы. Провод выдернули из розетки. Бедная Грачиха лежала на полу в мыльной луже и не двигалась. Из-под ее черных спутанных волос медленно расплывалось алое пятно крови. Женщины подхватили и перенесли пострадавшую на ее место. Одни рвали пуговицы у нее на блузке, чтобы сделать искусственное дыхание, другие пытались нащупать пульс. Было непонятно, мертва она или просто потеряла сознание. Неожиданно Грачиха тихо застонала. «Жива!» – закудахтали бабы. От двери уже бежали охранники. Лена все еще стояла возле раковины со своей кружкой в руках, где полуголая Дядя Вова напяливала на мокрое тело майку и ошарашенно наблюдала за происходящим.

– Слушай, ну ты прямо Илья Муромец какой-то. Ты же меня почти на два метра в сторону отбросила, – почти дружелюбно негодовала Дядя Вова, обращаясь к Лене. – Рука вся болит, где ты вцепилась. – Она растирала запястье. – Чувствую, точно синяк будет.

– Она еще недовольна! С синяком-то жить можно, через неделю пройдет – и забудешь. А вот Грачиха в лазарете под капельницей лежать будет, и еще неизвестно, что у нее теперь с головой. – Лена не нуждалась в Дяди-Вовиной благодарности. Она с ужасом думала, что и сама тоже пользовалась этим самодельным кипятильником, а значит, и сама могла попасть точно в такую же ситуацию.

– Ну а вообще-то ты молодец, девка, что не испугалась. Опоздай ты на чуть-чуть, и меня бы тоже за компанию током треснуло, – с присвистом говорила Дядя Вова сквозь отсутствующие зубы. – Господи, ну что ж мне так не везет в последнее время?! Что ж я за несчастная баба! – неожиданно в сердцах запричитала обычно невозмутимая, как бревно, старая зечка.

– Разве это не везет? Наоборот, считай, в рубашке родилась, – успокаивала ее Лена.

– Я и мыться-то не люблю, но тут надо было обязательно. У меня же суд через три дня. Ведь припаяют на полную катушку ни за что ни про что. А там вообще неизвестно, когда еще помыться придется. Одежонку опять же простирнуть перед дорожкой.

– Так уж «ни за что»? – осмелев, иронично заметила Лена.

Дядя Вова бросила на нее короткий, но очень внимательный взгляд. Каким-то шестым чувством Лена поняла, что в эту долю секунды решается ее судьба. Либо Дядя Вова не примет ее фамильярность и жизнь в камере, по крайней мере на те три дня, что зечка будет здесь, окажется для нее сущим адом, либо…

Дядя Вова, видимо, выбрала второе. Может, чудесное спасение от удара током повлияло, может, вспомнила она себя вот такой же, начинающей уголовницей, впервые оказавшейся в следственном изоляторе, может, просто после помывки у нее было благодушное настроение. Как бы там ни было, Дядя Вова улыбнулась печально и сказала:

– Да, представь себе. Всегда было за что, а теперь… По глупости на этот раз попалась, блин…

У Дяди Вовы на лице отразилась неизбывная тоска и обида на жизнь.

– А в чем дело, Дядь Вова, расскажи, – попросила Лена, чтобы поддержать разговор.

– Да что уж там, – махнула рукой та, – словами делу не поможешь. Вот будет суд, и загремлю я на полную катушку.

Она покачала головой.

– Ну расскажи.

Дядя Вова смахнула набежавшую слезу и начала:

– Да по глупости… Дело-то у меня хорошее было. Я же завязать решила, а раньше все по наркоте работала. И вот предложили солидный бизнес, понимаешь, почти что легальный. Подмога, думала будет, на старости лет, дура! Сняли квартиру большую, трех блядей с Хохляндии на работу приняла, чуть ли не трудовые книжки завела! На телефон бабульку посадила, все чин чином. Сама нос в квартиру не казала, только деньги считала. Так, думала, и будет. Но нет, принесла меня нелегкая туда! И надо же – ментура в тот самый момент набежала! Вот невезуха! Видно, мне на роду написано на зоне загорать! Эх, жисть моя жестянка!

– А кроме того, что ты там оказалась в момент облавы, никаких улик больше нет?

– Да в том-то и дело, что нету! Бляди-то мои, конечно, языки в задницы позасовывали, если скажут, что хозяйка была, значит, и им больше припаяют. И старуха молчит.

– А что же они против тебя имеют?

– А то! Сыночек у меня есть родненький! Шоферские курсы закончил, чтобы они сгорели! Решила, дура старая, возле себя мальца пристроить! Блядей возить, значит. Ну и говорят, что раз и мама и сын вместе, значит, и в работе заодно. Да еще и судимости мои! Эх!

– И больше ничего?

Дядя Вова отрицательно помотала головой.

– Тебе что, мало?!

– А адвокат что? – не отставала Лена.

– Какой там адвокат! Нехристь какой-то хитрожопый попался. Он мне сразу сказал: или пять штук баксов, или ничего сделать не сможет.

– Что же, у тебя денег не было? – недоверчиво прищурилась Лена.

– Да в том-то и дело, что были! – плача и чуть не разрывая на себе футболку, воскликнула Дядя Вова. – Да держала я их в банке! В СБС-Агро! Идиотка! А этот гаденыш очкастый, стервец недобитый, кризис устроил! И все. Плакали мои денежки.

Она закрыла лицо ладонями и зарыдала. Девки из «могучей кучки» испуганно поглядывали на атаманшу. Такой Дядю Вову еще никто не видел.

– Да погоди ты нюни распускать, – чуть не прикрикнула на Дядю Вову Лена, – еще неизвестно. Может, и выкрутишься.

– Куда там! Нет, мне одна дорога…

– Так какую статью тебе шьют?

– Известно какую. Организация притона.

– Двести сорок первую?

– Угу. А ты-то откудова знаешь, девчонка? – удивленно подняла брови Дядя Вова.

– Знаю-знаю, Дядя Вова, я экзамен по Уголовному кодексу сдавала, – усмехнулась Лена.

– Как так? – изумилась атаманша. – Ты что же, в ментовской конторе работала?

– Да нет. Я на юрфаке учусь. Будущий адвокат.

– Ого! – уважительно повела подбородком Дядя Вова. – Значит, тоже будешь деньги с таких несчастных, как я, тянуть…

На ее лицо начала ложиться черная, как грозовое облако, тень. Однако в планы Лены Бирюковой никак не входило становиться для матерой уголовницы «социально чуждым элементом». Поэтому она торопливо возразила:

– Ну не такая уж ты несчастная, Дядя Вова, не прибедняйся. Давай вместе подумаем, что можно сделать.

– Что тут сделаешь? – обреченно сказала Дядя Вова, однако в ее водянистых глазах с пожелтевшими белками появилось что-то вроде надежды.