— Подземный мир, милорд, только для мертвых.

Слова паши эхом отдавались в моих ушах. В этот самый момент я почувствовал что-то перед собой, поднял пистолет, глубоко вздохнул и снова опустил его. Я находился у двери; отомкнув задвижку, я открыл ее. За дверью была винтовая лестница, здесь не было так темно, мерцающий рубиново-красный свет освещал стены, расписанные фресками в арабском стиле на сюжеты библейской истории Адама и Евы. Но Ева, бледная, словно обескровленная, почему-то стояла в стороне, в то время как Адам лежал на руках другой женщины, которая пожирала его, а сама она, как заметил я, была похожа на женщину, чье изображение венчало купол беседки. Я прошел дальше, дрожащие тени на каменной кладке пола выросли и стали темно-красными, и я подумал, что если древние были правы, то я сейчас и вправду спускался в ад. Наконец я увидел, что ступени закончились, они привели меня к каменному склепу, и я осознал, что нахожусь так глубоко, куда не забредала еще ни одна живая душа, и что здесь покоятся только мертвые. Держа пистолет наготове, я вошел в склеп.

Лорд Байрон замолчал. Ребекка не проронила ни слова, не решаясь задать вопрос и нарушить тишину. Поэтому она сидела неподвижно, наблюдая за вампиром, который, казалось, отрешенно смотрел на что-то, иго нашел много лет назад в склепе. Он в задумчивости поглаживал подбородок кончиками пальцев, и только в его глазах мелькали загадочные огоньки.

— Я увидел пламя, — произнес он наконец. — Оно выбивалось из ниши в дальнем конце помещения, а перед огнем стоял алтарь, посвященный повелителю Смерти. Гайдэ была у алтаря. Прелестная и обессиленная, она лежала на спине, ее паранджа была разодрана, а туника сорвана с груди; паша кормился ее грудью, словно ребенок, привлеченный молоком матери. Иногда он останавливался, и я понял, что он забавляется струйкой крови. Гайдэ пошевелилась и застонала, но она не могла подняться, так как паша крепко сжимал руками ее запястья, к тому же она была слаба, очень слаба. Сколь нежен был паша, высасывая из нее кровь, вновь и вновь он гладил щекой ее грудь, красил ее сосок кровью. Гайдэ внезапно издала сдавленный крик, она стала хватать руками воздух; собрав остатки сил, она сжала пашу ногами. Я очнулся. УНЯВ дрожь в руке, я поднял пистолет, сделал шаг вперед и приставил его к голове паши.

Он ко мне едва повернулся. Глаза его метали молнии; жирные щеки, усы и губы были забрызганы кровью. Он обнажил в хищной улыбке свои острые белые зубы, и мне показалось, что он вот-вот вцепится в мое горло. И когда я ударил его пистолетом, он покачнулся и упал, как раздувшийся от крови клещ, сбитый щелчком с тела своей жертвы, — я еще подумал, что такое сравнение, пожалуй, недалеко от истины. Он повалился на бок, покрасневший, пресытившийся, разбухший от крови. Сделав безуспешную попытку подняться, он прислонился головой к основанию алтаря. Словно опьяненный винными парами, он едва мог пошевелиться.

— Убей его, — зашептала Гайдэ.

Она поднялась на ноги, опираясь на мою руку.

— Убей его, — снова прошептала она. — Пронзи ему сердце.

Паша засмеялся.

— Убить меня? — презрительно бросил он.

Голос его отдавался прекрасной музыкой в моих ушах, даже Гайдэ, казалось, была очарована им. Внезапно она отошла в сторону, и я увидел, что у нее в руках сабля.

Вероятно, она лежала здесь раньше, ожидая своего часа.

— Пуля бьет вернее, — сказал я. — Пожалуйста, Гайдэ, оставь его.

Паша снова рассмеялся.

— Ты видишь, моя прелестная рабыня? Твой пылкий освободитель никогда не убьет меня — он слишком жаждет моих знаний, которые я могу дать ему.

— Убей его, — настаивала Гайдэ. Она вдруг закричала:

— Убей же его!

Я продолжал стоять, направив пистолет на пашу.

— В базилике, — шепнул я, — у разрушенной башни, подожди меня там.

Гайдэ пристально посмотрела на меня.

— Не дай ввести себя в искушение. Она подошла и погладила меня по щеке.

— Не предавай меня, или ты будешь гореть в аду. Она отвернулась и пошла к ступеням.

— У разрушенной башни, — сказала она и исчезла. Мы оба, паша и я, остались один на один. Я наклонился над ним.

— Я убью вас, — сказал я, нацелив пистолет прямо в сердце. — Не обольщайте себя надеждой, что я не смогу этого сделать.

Паша лениво улыбнулся.

— Не обольщать себя надеждой? Я посмотрел на него, и моя рука затряслась. Но я, собрав силы, унял дрожь.

— Кто вы? — воскликнул я. — Что вы за существо?

— Вы знаете, кто я.

— Чудовище, вурдалак, кровопийца!

— Да, я должен пить кровь. — Паша кивнул. — Но когда-то я был человеком, таким же, как вы. А теперь, дражайший лорд Байрон, я обладаю тайной бессмертия, и вы знаете об этом. — Он улыбнулся и снова кивнул. — Да, знаете.

Я покачал головой.

— Бессмертия? — Я с отвращением посмотрел на него. — Вы не живой человек. Вы мертвец. Вы можете только питаться чужой жизнью, но не имеете собственной, поэтому даже не думайте об этом, вы не правы, не правы.

— Нет, милорд.

Он протянул руку мне.

— Поймите, бессмертие и жизнь находятся в разных измерениях. Вы должны очиститься от всего плотского и отбросить мысли о смерти.

Он провел пальцами по моей руке, и я почувствовал его теплое живое прикосновение.

— Не бойтесь, милорд. Будьте молоды и стары, человечны и божественны, будьте вне жизни и смерти. И когда вы достигнете этой гармонии в своих поступках и мыслях, бессмертие откроется для вас.

Я зачарованно смотрел на него. Его голос был мудр и сладок, как у ангела. Моя рука безвольно опустилась.

— Не понимаю, — беспомощно произнес я. — Этого не может быть.

— Вы сомневаетесь?

Я не ответил, пристально смотря на него.

Я потонул в глубине его глаз, ставших вдруг похожими на воды прекрасного озера, которые хлынули на меня, отметая сомнения и страх.

— Много лет назад, — начал свое повествование паша, — я был ученым в Александрии. Я изучил химию, медицину, философию, я читал древних египетских и греческих мудрецов, я сделался обладателем мертвых знаний и давно позабытых истин. Я задумался о том, как можно победить смерть. Я мечтал открыть эликсир жизни. — Он помолчал. — Эти роковые мечтания предопределили мою судьбу. Это произошло в 399 году по мусульманскому летосчислению, во время правления халифа аль-Хакима, или в 1021 году от Рождества Христова.

Его взгляд притягивал меня. Я должен был воззвать к своему скептицизму. Должен был убедить себя, что он лжет мне. Но не смог.

— Так вы нашли его, — спросил я, — эликсир жизни?

Он покачал головой.

— Нет. Ни тогда, ни потом — все мои попытки оказались тщетными. Мне не помогли даже достижения современной науки.