Я показываю большим пальцем через плечо:

– Ты можешь подняться ко мне в комнату, если хочешь.

Уоллис взбирается по лестнице. Вспоминаю, что на голове у меня полотенце, и срываю его, отправляя обратно в ванную. Все равно выглядеть лучше, чем крыса-утопленник, я сегодня не буду, так что долой маскировку. По крайней мере я хорошо пахну.

Уоллис останавливается рядом со мной, берет четвертую книгу «Детей Гипноса» – ту, на обложке которой боевой топор, – и тихо говорит:

– Ты издеваешься.

– Ну да, – отвечаю я. – Я предвидела подобную реакцию. О'кей, проходи.

Ввожу его в свою комнату. На кровати сидит Дэйви и колотит хвостом о стену.

– У тебя собака. – Уоллис забывает о книгах и подходит к Дэйви, чтобы тот обнюхал его. Через полсекунды они уже возятся на кровати, и пес изо всех сил старается взобраться ему на колени.

Оглядываю комнату, чтобы удостовериться, что ничего не упустила. У меня полно вещей со сценами из «Моря чудовищ», но все это могло быть куплено обычной фанаткой. Приглушаю звук телевизора, но не выключаю его – не могу находиться с Уоллисом в одной комнате без поддержки со стороны «Собачьих дней».

– Это Дэйви. Если он будет надоедать тебе, спихни его с кровати на пол.

– Дэйви? – переспрашивает Уоллис. – Его зовут, как морское чудовище Далласа?

Вот дерьмо.

– Ха, да. Я сама выбирала ему имя. – Вру. Я назвала морское чудовище Дэйви по имени собаки Дэйви, а не наоборот. Пес Дэйви большой, и белый, и счастливый. Морское чудовище Дэйви способно сокрушить множество городов, оставляет за собой комки шерсти, которые можно спутать с айсбергами, у него длинная шея и маленькая голова с двумя круглыми глазками и неизбывная улыбка. Морское чудовище Дэйви появилось на свет, когда я была очень маленькой, и пес казался рядом со мной настоящим великаном.

Уоллис оглядывается по сторонам:

– Что это?

Он подходит к Мистеру Великолепное Тело, совершившему путешествие по комнате и теперь висящему над компьютером. Один его бумажный глаз отвалился и навсегда затерялся где-то в вентиляционном отверстии пола.

– Это одна моя подруга по Интернету сделала для меня и прислала. Она так пошутила.

– Ясно.

– Итак. «Дети Гипноса». Как я понимаю, ты прочитал их до конца?

Уоллис смотрит на меня взглядом, какого я прежде никогда у него не замечала. Нечто подобное я видела только в зеркале, когда каждый проклятый раз читала «Детей Гипноса». Большой чувак, очень похожий на футболиста, сидит на моей кровати с огромной, счастливо виляющей хвостом собакой у него на коленях и сердится на серию романов.

– Как так нет пятой книги? – негодует он. – Как все может кончиться таким вот образом? Почему никто не знает истинной причины, по которой она прекратила писать?

Устраиваюсь в компьютерном кресле:

– Добро пожаловать в мир страданий фанатов «Детей Гипноса».

– Но что потом происходит со всеми ними? С Эмери? Уэс? Будут ли снова вместе Клаус и Марсиа? Растворился ли Тревор ван дер Гельт в своем двойнике? Вернулся ли Ридли? Они нашли Гипноса?

Я пожимаю плечами.

– А как насчет автора? – Он показывает на последнюю страницу обложки с фотографией Оливии Кэйн. – Она тоже не знает? Даже если она ничего не написала, может она поведать фанатам, чем все кончилось? Она обязана рассказать хоть что-то.

– Поверь, я люблю эту книгу с двенадцати лет. И я старалась найти ответы на твои вопросы. Оливия Кэйн абсолютная отшельница, она ни с кем не разговаривает и не появлялась на людях вот уже четыре года.

– Но…

– Ты слышал, что сказали Коул и Чандра? Большинство людей считают ее сумасшедшей. И это вполне возможно. Стресс вытворяет с людьми странные дела.

Обескураженный Уоллис прислоняется к стене.

– Это самое большое разочарование, пережитое мной как фанатом. Можем мы, скажем… написать ей письмо или придумать что-то еще?

– Ты помешался на этой книге, верно?

Уоллис гладит Дэйви. Между его бровями появляется глубокая складка.

– Не знаю, просто я… как она могла оставить все как есть? В пятой книге она должна была бы объяснить очень многое. Они все умерли? Гипнос проснулся и перезапустил мир? Эмери так страдала от чувства вины и депрессии – что сталось с нею?

Подтягиваю колени к груди и наблюдаю за Уоллисом. Он гладит Дэйви, и пес радостно переворачивается на спину. Уоллис смотрит на стопку книг, а потом фокусирует взгляд где-то в районе моих ступней.

– К «Детям Гипноса» существует много фанфиков, – говорю я. – Или они существовали, пока фанаты не разлетелись на все четыре стороны. Люди написали собственные интерпретации последней книги. Некоторые из них получились действительно хорошими.

Он отрицательно качает головой:

– Это все не то. Почему она перестала писать?

– Никто не знает. Думаю, не выдержала напряжения.

– Тогда я не могу на нее сердиться.

– Почему?

Он пожимает плечами.

– Если она оставила свое творчество из-за болезни, я рад, что она сделала это. Нельзя убивать себя ради искусства. И не важно, сколько у тебя фанатов.

У меня появляется очень сильное желание обнять его. И возможно, поцеловать. Правда, насчет поцелуя я сомневаюсь.

– Не уверена, что с тобой многие согласятся.

– К несчастью, – говорит он, а затем смотрит на полки у меня в изголовье, заполненные экземплярами «Детей Гипноса», и улыбается. – Мне нравится твой дом. Он больше и спокойнее моего.

– Здесь не так уж спокойно, когда Черч и Салли дома, поверь мне. Кстати, ты должен вернуться к какому-то определенному времени? Мне нужно отвезти их на тренировку по соккеру в четыре. Хочешь, поедем вместе и потусуемся там?

– Да, конечно.

Мама зовет нас вниз обедать. Я хочу стянуть Дэйви с колен Уоллиса, но он поднимает его и усаживает на пол. Дэйви все это время машет хвостом. Я смотрю на них.

– Что? – спрашивает Уоллис.

– Ты играешь в футбол? Выглядишь так, будто должен.

– Я люблю смотреть футбол. Это считается?

– Ты только что поднял пиренейскую горную собаку, которая весит сто сорок фунтов, словно она сделана из пенопласта.

Уоллис тянет ко мне руки:

– Хочешь попробовать?

– Хм. В следующий раз. – Хотя я почти на тридцать фунтов легче Дэйви, я никому не разрешала брать меня на руки с тех пор, как несколько мальчишек в школе подшутили надо мной на уроке физкультуры – притворились, что не могут оторвать меня от пола. Это случилось в девятом классе, когда я была противной-слишком-тощей-Элизой, а не Элизой-которую-нельзя-трогать-чтобы-не-заразиться-бешенством.