Василий, конечно, обрадовался:

— Слушай, мне нужно купить кобылу!

— Знаешь, у тебя нет костюма, даже штанов гражданских. У Саши руки вылезают из рукавов. Не говорю уже о себе. Так что эти деньги на семью! — возразила Капа. А тут Светлана звонит. О ней Иосифу Виссарионовичу Капа тоже сказала, мол, у нее с деньгами еще хуже.

Словом, золовка предлагает дочке Сталина:

— Свет, отец дал нам десять тысяч. Прислал свою зарплату. Я поделюсь с тобой.

Та кричит в трубку:

— Ни в коем случае! Не придумывай! У тебя же семья…

Через месяц радостно сообщает:

— Капка, отец мне тоже прислал свою зарплату.

«Так, до конца 1952 года мы и получали зарплату Сталина», — закончила Капитолина Георгиевна рассказ на тему семейного бюджета и снова вспомнила о детях Бурдонской: — Моя мама помогала мне «откачать» Сашу и Надю. Косички ей заплетала, на горшочек усаживала, и с нескрываемой грустью добавила: — Они потом никогда не спросили о ней…»

Это уж так у нас водится. Не случайно, видно, у русских и пословица есть: «Иван, не помнящий родства». На Кавказе, бывало, женщина-мать на почетном месте за столом сидит. Платочек бросит — враги расходятся, битве конец. Нынче то ли платочков в той же Грузии не стало, то ли американские нравы по душе грузинам пришлись. Живут-то они, может, по-прежнему долго, но что-то уже не верится, что «мои года — мое богатство…» Князьки снова всплыли… из небытия. Но-но. Говорят ведь и другое. Будто в горах люди видели витязя, который одет в тигровую шкуру. Он будто готов сойтись в бою с пришельцами из-за океана — людьми алчными, коварными, людьми без веры, чести, совести и любви. А еще ходят слухи, будто в Гори у бедного сапожника как раз в год, когда нашу державу пропили «лесные братья», родился мальчик. Он подрос. Ему уже 17 лет. Но пока еще он помогает отцу в Тифлисе — чистит богатеям их фирменные ботинки…

С сыном другого сапожника из Гори — его фамилия Джугашвили — Капа познакомилась, когда отдыхала с Василием в Сочи. В это же время Иосиф Виссарионович был неподалеку, в Рице, и пригласил их к себе. Думали, на день-другой, так что Капа, как была в одном платьице, села в машину — и погнали в горы. Вот ее рассказ о той памятной встрече:

«Со Сталиным отдыхали некоторые члены правительства, и утром, когда все собрались на завтрак, Иосиф Виссарионович представил меня им, начиная с Молотова: «Вот моя невестка», — эти слова он произнес так, как будто мы были давным-давно знакомы. Потом Сталин спросил: «Что будем пить?» Я вдруг как сказану: «Коньяк!» Он взял маленькую рюмочку и налил. Рюмочка, конечно, так и простояла. Все пили грузинские вина — «Цинандали», «Цоликаури». Помню, у Сталина был узенький длинный бокальчик — этого ему хватало на весь завтрак или обед.

Меня Сталин посадил за столом слева от себя. Так две недели это место и было за мной. Однажды сидим, обедаем. День чудесный. Но вот к Сталину подходит секретарь Поскребышев и негромко так докладывает, что в Китае погибли наши летчики. Как же у меня вырвется: «Господи! Да до каких же пор наши ребята будут гибнуть!..» Все, кто сидел за столом, опустили головы и наступила тишина. Я не знала, что делать. Захотелось выскочить из-за стола и убежать куда-нибудь. На нервной почве принялась за форель. Деру ее, что-то не получается, и вдруг из-за спины к моей тарелке протягивается рука и я слышу голос: «Рыбу надо кушать вот так. Положить ее на бочок — у нее есть боковой шов, по шву провести ножом, потом на две части и разложить. Вот так…»

Это был, конечно, Иосиф Виссарионович. Я поблагодарила его. Сталин прошел на свое место, я подняла глаза от тарелки, а он зорко посмотрел на меня и говорит: «Война без жертв не бывает… А сейчас мы займемся вашими семейными делами…»

Пропагандистские проделки — то ли в михалковских кинушках, то ли в писаниях сталиноведов от российской демократии — подают Сталина в сознательно искаженном виде, в расчете на дурака. Если у него, скажем, застолье — то все ломится от обилия жратвы и питья. При этом он, как римский император, только пальцем шевельнет — и тут лица кавказской национальности такое в своих черных сапогах начинают выделывать — невольно задумаешься, не перец ли у них там в …

Известно, что Сталин был одинок. Трудно переносил он одиночество даже во время обеда. Кстати, типичная черта многих кавказцев. Так что Сталин не случайно обедал и ужинал с членами Политбюро, Ставки, с кем работал круглые сутки. И, если был повод для хорошего настроения, Микоян Анастас, например, выплясывал «лезгинку». Микитка, так Сталин называл Никиту Сергеевича Хрущева, наяривал в Кремле украинского гопака. Плешь блестит, лицо источает радость, брюшко трясется — и пошел, и пошел товарищ Хрущев вприсядку!.. Вот и все.

Что касается кухни, то доподлинно известно, что Сталин любил русские кислые щи, уху, пельмени, отварное мясо, рыбу и вареную лесную дичь. Скитаясь по ссылкам — не в буфетах Госдумы! — в глухой Сибири, он привык к простой, но здоровой пище — печеной картошке в мундире, русским квашениям, лесным ягодам. Южным фруктам он предпочитал клюкву, бруснику, грибы. И никакой ностальгии Сталин не испытывал по «кавказской» пище.

Сотрудник Главного управления охраны Г. Коломенцев вспоминает, как Сталин летом 1951 года в последний раз приехал отдыхать на юг. Значит, тот охранник, а с ним еще двое — Паша Жмычкин и Саша Алексеев — отправились рыбачить на Холодную речку.

«И вдруг вижу три черные машины, — рассказывает Коломенцев. — Выходят трое. Один — Власик, другой — Поскребышев. А третий… Сталин. Неожиданно Сталин идет к нам. А мы в одних трусах. Сталин подходит и говорит: «Здравствуйте, рыбаки! Как улов?»

Отвечал за всех нас Жмычкин, как старый его знакомый. Ни с того, ни с сего говорит: «Товарищ Сталин, согреться бы нам, замерзли мы тут…» Сталин так руку поднял. Гляжу, мужчина идет с чемоданчиком. Сталин говорит: «Есть чем рыбаков погреть?» «Есть, товарищ Сталин!» — раскрывает чемоданчик, а там уже все готово.

— Ну что будем пить: коньяк или водку? — спрашивает Сталин.

— Конечно, коньяк, — за всех отвечает Жмычкин.

Коршунов, который подошел с этим чемоданчиком, начинает разливать коньяк по рюмочкам. И тут опять Паша: «Не-е-е. Нам — в фужеры!»

— Что ж… Наливай им в фужеры, а мне в рюмочку, — говорит Сталин.

Паша берет фужер и спрашивает: «Товарищ Сталин, а можно я тост скажу?» «Давай», — соглашается Сталин. «За ваше здоровье!» — говорит Паша. «Ну спасибо», — говорит Сталин. Все выпивают. Я же буквально проглотил свой 150-граммовый фужер, даже не почувствовал, что в нем. Разговор продолжается. Сталин спрашивает: «Много здесь рыбы?» «Мно-го, — отвечает Жмычкин. — Вода здесь чистая и такая холодная, что руку сводит судорогой…» И опять за свое: «Товарищ Сталин, а можно нам повторить?»

— Пожалуйста!

Нам снова наливают полные фужеры. И опять я ничего не почувствовал, как воду выпил. Триста граммов на голодный желудок, а будто ничего в рот не брал. Все градусы нервы «на нет» свели. Когда все выпили, Сталин сказал: «Ну, согрелись. Теперь можно продолжить рыбалку. И мне пора — у меня тоже дела. Надо ехать».