Тот, кто ничего не знает о море, ничего не знает о страданиях.

Тянущийся снаружи поток Серых замедлился, они оглядывались через плечо: позади них что-то надвигалось.

– Продолжай! – сказал он ей.

– Quien no sabe de mar no sabe de mal!

Это была волна – огромная волна, нависшая над плазой из ниоткуда. Но как? Она даже не произносила смертных слов. Тот, кто ничего не знает о море, ничего не знает о страданиях. Дарлингтон даже не совсем понимал, что значат эти слова.

Волна поднялась, и Дарлингтону вспомнились новые слова из Вергилия – настоящего Вергилия. Из «Эклог».

– В море пускай обратится весь мир! – провозгласил он. Волна вздыбилась, закрыла здания и небо. – О рощи, прощайте! В бурные волны стремглав с утеса высокого брошусь! Дар пусть примет она от близкого к смерти!

Волна обрушилась вниз, и Серых разметало по каменной кладке плазы. Дарлингтон видел, как они качаются за стеклом, будто глыбы льда в лунном свете.

Он поспешно дорисовал защитные отметки, усилив их кучками кладбищенской земли.

– Что это было? – спросил он.

Алекс с еще влажными от слез щеками смотрела наружу на павших Серых.

– Я… Так обычно говорила моя бабушка.

Ладно. Она говорила по-еврейски и по-сефардски и кто знает, на каком еще языке. Это был язык диаспоры. Язык смерти. Ей повезло. Повезло им обоим.

Дарлингтон протянул ей руку.

– Ты в порядке? – спросил он.

Ее ладонь была холодной и мокрой. Она поднялась.

– Да, – сказала она, но ее еще трясло. – Нормально. Извини, я…

– Ни слова больше, пока не вернемся в Il Bastone, и, ради бога, ни перед кем не извиняйся, пока мы отсюда не уйдем.

Зелински быстро шел к ним, за ним спешила Император. Ритуал закончился, и они, казалось, были в ярости, но и немного походили на клановцев, вышедших прогуляться и забывших капюшоны.

– Какого черта вы творили? – спросила Амелия. – Вы чуть не сорвали ритуал своими криками. Что тут произошло?

Дарлингтон резко повернулся к ним, загораживая смазанные отметки и призывая весь авторитет своего деда:

– Почему бы вам мне это не объяснить?

Зелински застыл как вкопанный; его рукава – снова чистые и белые – слегка всколыхнулись, когда он опустил руки.

– Что?

– Вы уже проводили этот ритуал ранее?

– Сам знаешь, что проводили! – огрызнулась Амелия.

– Именно таким образом?

– Конечно, нет! Ритуал всегда слегка меняется по необходимости. Все истории разные.

Дарлингтон знал, что ступил на зыбкую почву, но лучше было перейти в наступление, чем выставить «Лету» кучкой любителей.

– Что ж, не знаю, что за новый роман задумал Зеб, но он едва не спустил на вашу делегацию целое войско призраков.

Зелински широко распахнул глаза:

– Здесь были Серые?

– Целая армия.

– Но она кричала…

– Вы подвергли опасности меня и мою Данте, – сказал Дарлингтон. – Мне придется доложить об этом декану Сэндоу. «Аврелиан» не должен якшаться с силами…

– Нет-нет, пожалуйста, – сказал Зелински, вскинув ладони так, словно сбивал огонь. – Пожалуйста. Это наш первый ритуал в качестве делегации. Разумеется, кое-что пошло не так. Мы стараемся вернуть наши комнаты в ШСС.

– Ее могли ранить, – сказал Дарлингтон, исходя благородным возмущением. – Убить.

– Это ведь год пожертвований, – сказала Амелия. – Мы можем позаботиться, чтобы пожертвование было щедрым.

– Пытаетесь меня подкупить?

– Нет! Что ты! Договоренность, взаимопонимание.

– Прочь с глаз моих. Вам повезло, что не причинен ущерб коллекции.

– Спасибо, – прошептала Алекс, когда Император и Зелински торопливо отошли.

Бросив на нее единственный сердитый взгляд, Дарлингтон наклонился, чтобы начать стирать круг:

– Я сделал это не ради тебя, а ради «Леты».

Они стерли остатки отметок и убедились, что аврелианцы не оставили следов, руки Зеба перевязаны, а его показатели жизнедеятельности стабильны. Его губы, зубы и десна по-прежнему испещряли чернильные пятна. Выглядел он чудовищно, но улыбался, невнятно бормотал себе под нос и уже строчил что-то в блокноте. Ему предстояло продолжать в том же духе, пока из него не выйдет вся история.

Дарлингтон и Алекс возвращались в Il Bastone в напряженном молчании. Ночь, казалось, стала еще холоднее, не только из-за позднего часа, но и из-за длительного воздействия эликсира Хирама. Обычно Дарлингтону становилось грустно, когда его магия испарялась, но сегодня он был рад, что Покров снова опускается.

Что произошло во время обряда? Как могла Алекс проявить такую неосторожность? Она нарушила самые базовые правила, которые он для нее установил. Круг должен был оставаться незыблемым. Береги отметки. Не был ли он слишком беспечен на этот счет? Не слишком ли старался, чтобы она расслабилась?

Когда они вошли в Il Bastone, светильники при входе замерцали, словно дом почувствовал их настроение. Доуз сидела в точности там же, где находилась, когда они уходили, – перед камином. Она подняла взгляд и, словно еще больше сжавшись, утонула в свитере, после чего вернулась к своей куче карточек, с радостью отстранившись от человеческих невзгод.

Дарлингтон снял пальто и повесил его у двери, а потом, не взглянув, пойдет ли Алекс за ним, направился по коридору в кухню. Включив конфорку, чтобы разогреть суп Доуз, он достал из холодильника тарелку с сэндвичами и с громким стуком поставил ее на стол. Бутылка шираза была уже декантирована, и он налил себе бокал, сел и перевел внимание на Алекс, которая рухнула на стул за кухонным столом, не сводя темных глаз с черно-белой плитки на полу.

Он заставил себя допить свое вино, налил себе еще бокал и наконец сказал:

– Ну? Что случилось?

– Я не знаю, – чуть слышно пробормотала она.

– Этого недостаточно. Ты буквально бесполезна для нас, если не можешь справиться с парой Серых.

– Они не нападали на тебя.

– Нападали. Моей задачей было охранять двое врат, помнишь?

Она потерла руки.

– Я была просто не готова. В следующий раз справлюсь лучше.

– Следующий раз будет другим. И следующий тоже. И следующий. Существует шесть действующих обществ, и у каждого – свои ритуалы.

– Дело не в ритуале.

– А в чем? В крови?

– Нет. Один из них меня схватил. Ты не говорил, что так будет. Я…

Дарлингтон не верил своим ушам: