Роберто поцеловал маленькую ручку Каролин.

— Ты выглядишь, как молодая Катрин Денёв, только гораздо милее, — произнес он галантно.

Из салона Зоэ забрала дочку в полдень. Лиловое вечернее платье висело на плечиках в салоне автомобиля. Они ехали в Голливуд.

— Ты запомнишь этот день на всю жизнь, — Зоэ была взволнована. — Не всякой девочке выпадает удача позировать самому Хансу Ласки. Ты слышала о нем?

— Боюсь, что нет, — смутилась девочка. Зоэ горестно вздохнула.

— Конечно, нет, ведь ты выросла с Бартоном. Ханс Ласки был величайшим фотографом, его работы выставлялись в лучших музеях мира, он снимал всех звезд экрана и сцены, когда те находились в зените их звонкой славы.

— Я повстречалась с ним на одной вечеринке, когда еще только приехала в Голливуд. И ты знаешь, как он помог мне, едва только появилось мое агентство? Он совершенно бесплатно фотографировал всех моих детишек! — Зоэ загадочно улыбнулась. — Это большая удача, что он сейчас здесь, вообще-то он живет в Бостоне. И ты знаешь, что он сказал, узнав, что ты тоже здесь? “Настало время сделать портрет твоей настоящей дочки!”

Они вошли в громадное кирпичное здание, где, оказывается, размещался съемочный павильон и где их встретил седенький, маленького роста и какой-то скрюченный старичок.

Зоэ расцеловалась с ним и представила Каролин. Ханс Ласки всмотрелся в девочку. Глаза его были в красных прожилках. Каролин от такого взгляда стало не по себе.

— Ты можешь переодеться здесь, за занавеской, — вот и все, что сказал старик.

Ханс Ласки усадил ее на высокий вращающийся стул, направил осветительные приборы, взъерошил волосы. Потом откуда-то вытащил камеру и начал снимать:

— Наклони голову. Нет, в другую сторону. Подними глаза. Не так высоко. Расслабь руки. Сиди свободно.

Каролин чувствовала себя ужасно. Поза ее была неудобной, а улыбка вымученной. Но, посмотрев на Зоэ, стоящую где-то в сторонке, она вспомнила, что эта съемка — ее своеобразный подарок для матери.

Ближе к концу сеанса она услышала, как с шумом отворилась металлическая дверь павильона, и кто-то появился за спиной фотографа. Приборы так ярко светили ей в глаза, что Каролин не могла разобрать, кто этот молчаливый наблюдатель. Только когда он пошевелился и тронул старика за плечо, она поняла, что это очень высокий худощавый мальчик.

— Дедушка!

— Стивен! — повернулся старик. — Что, уже пора?

Ханс Ласки спрятал камеру и положил руку на плечо мальчика.

— Это мой внук Стивен, — сказал он и вернулся за камерой. — Я почти готов, дай мне еще одну минуточку.

Ласки упорно отщелкивал кадр за кадром. При первой же удобной возможности Карелии внимательно посмотрела на Стивена. Казалось, ему лет четырнадцать. Яркий румянец горел на его бледных щеках, а мягкие кудрявые волосы были хорошо уложены. Каролин почувствовала, как ее бросило в жар.

— Да, жарковато стало, — сказал он дружелюбно, отключив лампы.

Они все вместе покинули студию.

— Спасибо тебе, дорогой мой! — Зоэ расцеловала старого фотографа в обе щеки.

Каролин же была слишком смущена, чтобы вымолвить хоть слово. На самом деле она не могла придумать, что же такого можно сказать Стивену, и наконец прошептала: “Счастливого Рождества”. Правда, потом смутилась еще больше — ведь Рождество уже кончилось.

Вечером Зоэ отправилась на деловой ужин, а Каролин в тишине побродила по дому. Очутившись в прихожей с огромным зеркалом, девочка долго разглядывала свое, казавшееся ей заурядным, отражение.

Она открыла шкаф с пластинками и сразу увидела альбом. Неожиданно у Зоэ оказался альбом Тристана “Песни из Камелота”. Каролин положила пластинку на проигрыватель и под пение Тристана начала танцевать. Она притворилась, будто у Тристана лицо Стивена Ласки, а Стивен Ласки поет, как Тристан. Она танцевала с ним. Он пел только для нее.

Внезапно она остановилась и снова подошла к зеркалу. Вот теперь она была прекрасна, она сияла. Каролин закрыла глаза руками.

На протяжении весеннего семестра Бартон неоднократно звонил ей и повторял, что они с Мэг вот-вот переедут в новую квартиру. Доктора настаивали на перемене обстановки, и он готов был с ними согласиться. “Ради улучшения состояния Мэг, конечно” — так он объяснил причину их переезда в недавно построенное при его участии здание на 62-й улице. Каролин понравится их новое жилище, повторял Бартон, и все каникулы девочка сможет провести там вместе с ним и Мэг.

Каролин перешагнула порог новой квартиры и остолбенела. Все здесь ей было незнакомо. Обстановка, ковры, картины на стенах. Другими были даже книги на полках. Отец показал ее комнату.

— А где мои вещи? — спросила она с дрожью в голосе. — Кровать, шкаф, мои куклы?

— Все хранится на складе.

Каролин постаралась с этим примириться. Она — словно Спящая Красавица, ее мирок застыл, ожидая пробуждения, ожидая, когда все вернется на свои места.

Здесь же ничто не напоминало о прошлом.

Лауру заменила вежливая кореянка Ким, которая почти не говорила по-английски.

Мэг выглядела неплохо, немного поправилась и отрастила длинные волосы.

Увидев Каролин, она даже обняла ее:

— Рада, что ты проведешь с нами это лето.

Было несколько странно чувствовать себя гостьей в отцовском доме.

Однажды утром, спустившись в кухню на завтрак, Каролин, к своему удивлению, столкнулась лицом к лицу с Мэг. Та явно ждала встречи с ней.

— Мои часы остановились. — Ее глаза были испуганными.

Каролин не понимала причин такой паники. Мэг никуда не выходила, и часы были ей ни к чему.

— Их нужно отремонтировать.

— Не беспокойся, я знаю, где можно это сделать, — сказала Каролин, — если хочешь, я туда сбегаю. Мне совсем не трудно.

— Нет! — после долгого молчания ответила Мэг. — Они сказали, что я должна больше гулять.

— Мы можем пойти вместе. — Каролин улыбнулась и добавила: — Мы хорошо прогуляемся, правда?

Они шли медленно, не торопясь, по Лексингтон-авеню. Правда, Мэг поминутно вздрагивала при малейшем резком звуке, поэтому уличное движение с его резкими торможениями и гудками доставляло ей мучение. Страдала и Каролин. Она помнила их совместные и такие радостные прогулки по Нью-Йорку.

Они почти миновали витрину лавки подержанных товаров, когда Мэг задержалась и указала на пару выставленных там ботинок, полинявших от времени.

— Когда-то я хотела купить их тебе.

— Для костюма Флосси?

— Да.

— Это был великолепный подарок, — осторожно сказала Каролин.

— Мне кажется, тот костюм тебе не понравился, ты никогда больше его не надевала.