Сегодня на ней были желтые легинсы и леопардовой расцветки туника, на ногах нечто вроде балетных туфель. Длинные рыжие волосы забраны в конский хвост. Ей было лет тридцать, но в таком наряде можно было дать восемнадцать. Она явно не производила впечатления серьезного художника, каким представилась по телефону.

Увидев меня, она замерла, в ее глазах промелькнуло узнавание.

— Вы муж Ханны… — прошептала она.

Я кивнул.

В ее глазах я увидел боль и сочувствие.

— Я так любила Ханну!

— Благодарю. — Я резко оборвал ее признания, не собираясь обсуждать смерть Ханны с женщиной, которая мне была неприятна.

— Я помню, как она…

— Вы опоздали.

Я был груб, но ничего не мог с собой поделать. Как могла Ханна выбрать такую женщину для меня в качестве возможной жены?

Она сразу виновато потупилась, как провинившийся новобранец.

— О, прошу прощения за это…

— Вы сказали: двадцать минут.

— Мне надо было достать коробку из шкафа, потом Душка забралась внутрь, а я не видела, только когда услышала ее отчаянные крики, поняла, и спустя пять минут обнаружила ее в шкафу.

Я не знал, кто такая Душка, вероятно, домашнее животное или, все может быть у такой женщины, ребенок-ползунок.

— Я искала те снимки, раз просили принести. Они оказались в коробке из-под туфель. Я их принесла. — Она рылась в сумке и болтала без передышки: — Видите ли, Сэмми хотел завести дружбу с Душкой, а Душка — нет. Обычно Сэмми находится у Харви. — Она сделала паузу. — Так беспокоюсь за Харви последнее время, он просто сам не свой.

— Фрески? — напомнил я.

— Я хочу сначала увидеть место, где они должны быть.

— Пойдемте покажу.

Я повел ее в коридор, куда выходили пять дверей.

Одна — в мой кабинет и четыре — в комнаты приема и диагностики. И еще там стоял стол в алькове, где сидела Линда.

— Вы хотите что-то особенное?

— Нет, важно, чтобы понравилось детям и они чувствовали себя уютно, ожидая приема, они всегда напуганы. Это больные дети, они боятся уколов, их надо отвлечь, развеселить. Словом, сделать так, чтобы они входили в мой кабинет с улыбкой, а не со слезами.

Мэйси сдвинула брови.

— Я тоже всегда боялась.

— Так постарайтесь, чтобы другие не боялись.

Она колебалась, я видел, что она от меня тоже не в восторге. Вдруг она улыбнулась.

— Что ж, я сделаю наброски и принесу для вашего одобрения.

— И когда можно их ждать?

Она пожала плечами:

— Займет не более двух дней.

Зная ее пунктуальность, я просто уточнил:

— А ваш гонорар?

Она оглядела коридор, и я представил, как крутится у нее в голове счетная машинка. Почему-то с докторов все хотят получить больше. Но она меня не надует. Линда уже узнала сумму, которую заплатил Патрик своему художнику, поэтому было с чем сравнить.

— Примерно семьсот долларов. — Она посмотрела на меня с вызовом. — Это половина цены, которую я обычно прошу. Но за это вы должны сделать мне одолжение.

— Какого рода?

— Скажу, если вам понравятся мои наброски. Идет?

Я кивнул. Всегда можно отклонить ее предложение по разным причинам и нанять другого художника.

— Делайте наброски и приносите, посмотрим.

— Договорились.

Я двинулся в свой кабинет, радуясь, что встреча закончилась.

— Я прошу прощения за свое опоздание… — произнесла она мне вслед.

— Принимается. — Я остановился. — О, могу я взглянуть на фото, которые вы принесли?

Я вдруг вспомнил, что именно из-за них она опоздала на тридцать пять минут.

— О, я тоже совсем забыла. Боюсь, что Душка изжевала уголки, но вы все же сможете оценить работу.

Я так и не узнал, кто такая Душка, и не хотел знать.

Вынув из сумки фотографии, она протянула их мне. Уголки и края были жеваными и еще мокрыми. Я пробежал глазами снимки — работа была очень неплохой. Не хуже, чем у художника, которого выбрал Патрик.

— Что скажете?

— Годится. Но мне должны понравиться наброски, и еще хотелось бы знать, что за одолжение.

Ее глаза полыхнули гневом.

— Я вернусь на следующей неделе.

— Отлично.

Она выдернула снимки из моих рук, повернулась и направилась к двери.

Просто в голову не могло прийти, что за причина заставила Ханну подумать, что я могу заинтересоваться такой особой, как Мэйси Роз.

Доктор Эверетт — напыщенный болван.

Мэйси не могла понять, как такая сострадательная и добрая женщина, как Ханна, могла выйти за такое… надутое ничтожество.

Мэйси ехала домой, про себя награждая его нелестными эпитетами. Хотелось поскорее оказаться как можно дальше от этого… грубияна. Был вне себя из-за того, что она опоздала на несколько минут! Вообразил, что весь мир вращается вокруг его особы!

Только оказавшись у своего дома, она вздохнула с облегчением, чувствуя, как постепенно ее покидают злость и напряжение. Именно из-за таких, как доктор Эверетт, она и не может смириться с работой с девяти до пяти. Никогда не станет молчать, видя несправедливость, и ее быстро выгонят за дерзкий язык. Десять минут, проведенные в его обществе, стали для нее жестоким вызовом. Она еле сдержалась.

На коврике у входной двери она обнаружила свернувшегося клубком Сэмми. Он грустил, положив голову на лапы.

— Харви опять не впустил тебя? — спросила она.

Бедняга Сэмми. Мэйси даже сводила его к ветеринару в надежде найти на собаке микрочип, но, как она и предполагала, его не оказалось. Хорошая новость все же была — пес кастрирован. Значит, меньше расходов. Значит, у него все-таки был дом, где о нем заботились. В радиусе мили она наклеила объявления на каждую телефонную будку с фотографией Сэмми и номером своего мобильного телефона. Пока никто не позвонил.

Сэмми был добрейший пес, они с Харви быстро подружились, хотя старик ни за что в этом не признается.

Наоборот, он всячески отрицал, что ему понравился новый постоялец. Старик ворчал, что пес много ест, что приносит в дом блох, хотя это было неправдой. Но Мэйси несколько раз видела, как Харви ласково гладит пса по голове. Сэмми составлял ему хорошую компанию, скрашивая одиночество, и был к тому же хорошей сторожевой собакой. Ни одна белка не забралась на задний двор Харви в кормушку для птиц при Сэмми.

— Где Харви? — спросила Мэйси, наклонившись и гладя собаку.