– Ты вовсе с ума сошел! – завопил Прок на товарища.

– Цыц ты, а то кудахчешь, как курица, когда яйцо снесет. Или невдомек тебе, для чего я время подумать просил?

– Для чего? – озадаченно спросил Прок, совсем сбитый с панталыку уверенным тоном Гаврана.

– Для побега, для чего же еще, – пояснил тот. – Нам теперь на все надо соглашаться, лишь бы к своим удрать поскорее.

– Мыслишь, что нам так сразу и поверят? – усомнился Прок.

– Надо, чтоб поверили, – наставительно заметил Гавран. – И чтоб оружие вернули, – добавил он, и Прок даже в кромешной тьме почувствовал, что его товарищ улыбается.

– А если его только перед самым боем вернут? – попробовал он остудить не в меру размечтавшегося приятеля, но тот бодро напомнил:

– Забыл, как верховный воевода нас бою учил, чтоб, ежели что, пускай даже голыми руками, но ворога одолеть? Мне-то без интересу было, потому и не усвоил толком, а ты, помнится, из лучших был.

– Поначалу от пут надо освободиться, – заметил Прок. – А с нехристями я могу потолковать. Пяток, может, и не одолею, а с парочкой управлюсь. Ну а если ты додавить их подсобишь, то и трех свалю, – уверенно пообещал он.

– Да, с тебя прок большой, – намекнул, в свою очередь, Гавран на имя[51]товарища. – Хотя думку ты мне знатную подкинул. Ежели ее обмыслить как следует, то и я не одного нехристя завалю, – протянул он, о чем-то напряженно размышляя. – Ладно. Спи покамест. Нам сил набираться надо. Вскорости они нам ох как понадобятся.

Бурунчи же, доложив Бату о том, что пленные стали колебаться, еще раз восхитился ханской мудростью.

Впрочем, он пришел бы в еще больший восторг, если бы знал о подлинных намерениях Бату, которые тот пока держал в секрете. Хан как раз рассчитывал именно на то, что, скорее всего, хотя бы один из них даст свое согласие лишь на словах, а на деле попытается воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы бежать на Русь. Бежать для того, чтобы предупредить о случившемся под Оренбургом, а также – и это было самым главным – сообщить об измене Святозара. Вот тогда у князя и впрямь будут отрезаны все пути назад.

Хану оставалось лишь правильно выбрать время для побега русичей. Отпускать их слишком рано тоже было нельзя. При этом терялась бы неожиданность – такая замечательная помощница любого полководца. Ведь пока еще русичи не знают о случившемся. Пользуясь этим, можно взять оставшиеся шесть крепостей, грозно высившихся над полноводным Яиком. А помочь их взять, по хитроумному расчету Бату, окончательно уверившегося в безукоризненном плане старого шамана, должен был Святозар, пусть того вовсе и не желая.

Над замком был приспущен флаг;

Ни барабан, ни лай собак

Не возвестил, что близко враг,

В одежды друга облаченный…

Вальтер Скотт

Когда Бату во время их последней встречи в пещере, произошедшей всего полгода назад, пожаловался, что молодой русский князь подружился с ним, стал доверять, но о власти, следовательно, об измене отцу, вовсе не помышляет, Горесев лишь ненадолго задумался, после чего неожиданно ответил:

– Ну и пусть.

– То есть как это пусть?! – возмутился такой загадочной уступчивостью старика хан. – Ты же сам говорил мне…

– Я говорил, что он в любом случае поможет тебе, – бесцеремонно перебил его тот. – От этого я не отказываюсь и сейчас. Он и впрямь поможет, – и тут же поведал хану новый план: – Своих сотников и тысячников, которые пойдут за камнем, ты пришлешь мне завтра. Я надену на них волшебные обручи и магические цепи, которые помогут им быть смелыми и не успокаиваться, пока они не достигнут цели. Ты же возьми от меня вот это, – он протянул Бату небольшой узелок.

– Что это? – опасливо спросил хан, стараясь не касаться свертка.

– Не бойся, – усмехнулся старик и развязал узелок, показывая его содержимое. – Это всего лишь снадобье. Будешь давать его Святозару, когда он окажется в твоем плену и потребуется, чтобы он выполнил твою волю.

– Оно заколдовано тобой или духами? – поинтересовался Бату, принимая от старика сверток. – Я это к тому, что даже великий шаман может ошибиться. Кто знает, на кого тогда накинутся духи, которые сидят в этих шариках.

Старик устало вздохнул.

Ну как объяснить этому глупцу, что даже человеческая мысль имеет вес, хотя и разный? Как растолковать, что любое слово имеет силу, но не каждое, а строго определенное, произнесенное в нужное время в нужном месте, как еще в детстве учил его отец?

– Эти знания перешли ко мне от предков, которые с помощью простого слова могли творить такие чудеса, что нам с тобой и не снились, – будоражил он воображение сына. – Я знаю лишь крохотную частицу того, что было ведомо им. Но и она неизмеримо больше всего того, что известно этим глупцам, согласившимся заживо и добровольно замуровать себя в горных пещерах. Они утверждали, что это запретный источник, вода которого отравлена, потому мне и приходилось пить из него украдкой. На самом же деле они просто не могли его освоить, боясь зачерпнуть оттуда хоть пригоршню, а когда узнали о моих успехах, в их сердцах разгорелась черная зависть, поэтому мне пришлось бежать. Я стар, но успею научить тебя всему, что знаю сам, и ты вернешься туда, но вернешься победителем, чтобы отомстить за нас обоих. Пока же накрепко запомни главное. Нет ни колдовства, ни волшебников, ни магии, ни ворожбы. Нет и не было ни джиннов, ни мангутов, ни дэвов. Просто если люди не могут что-то объяснить, то они начинают бояться. Пусть. Не пытайся им ничего объяснить, ибо они все равно не поймут и никогда не поверят. К тому же именно в их страхе заключается твоя главная сила. Сам же запомни, что в этом мире есть только знание. Когда ты столкнешься с непонятным, не пугайся и не думай, что увидел колдовство. На самом деле ты увидел то, чего просто не можешь объяснить, потому что не знаешь.

– Но отчего от одного твоего слова происходит то или иное? Разве это не заклинание? – робко спросил тогда юноша, ставший ныне таким же стариком, и получил горький ответ отца:

– Мне жаль тебя разочаровывать, но я знаю только, каков будет результат, если я произнесу тот или иной набор слов. Причины же, по которым все происходит, мне неведомы. Это не значит, что их нет. На самом деле всему есть объяснение, только я его не знаю. Вот за это я еще больше ненавижу глупцов, которые, сидя у источника Древних, не желают пить сами и не хотят дать пригубить страждущим. Если бы я смог беспрепятственно погрузиться в него, то знал бы не только это.

– А что еще? – затаив дыхание, спросил сын.

– Постигнув причины, я сумел бы сам составлять новые слова и достичь таких высот, о которых теперь могу только грезить, да и то очень редко.