– Не здесь, – пропела она странным, высоким голосом. Девчоночьим. – Она не здесь, но всегда где-то есть. Всегда близко. Мы пришли на ваш зов.

Забрасывая последний чемодан в повозку, я чувствовал на себе ее странный взгляд.

Остальные поспешно собирали вещи, успокаивали лошадей, проверяли узлы. Деверо отвел Лу в сторону, и теперь они, похоже, спорили об этой странной девушке. Я не знал наверняка. Снег уже бушевал бураном, заметая все вокруг, и улицу освещали лишь два фонаря. Остальные погасли.

Хмурясь, я наконец обернулся к ней – к Николине, – но она уже куда-то исчезла.

– Здравствуй, охотник.

Я подскочил, услышав ее голос прямо у себя за спиной и испугавшись тому, как близко она оказалась. К моей шее и лицу прилила кровь.

– Кто ты? – спросил я. – Как тебе это удается?

Она поднесла костлявый палец к моей щеке и склонила голову, будто в восхищении. Свет фонаря осветил шрамы Николины. Они уродовали ее кожу, превращая в жуткую паутину крови и серебра. Я едва не отшатнулся, но сдержался.

– Я – Николина ле Клер, личная помощница Ля-Вуазен. – Проведя острым ногтем по моему подбородку, она скривилась. Детскость вдруг исчезла из ее голоса, и он огрубел до гортанного рычания. – И я не стану раскрывать таинства искусства крови охотнику. – Она посмотрела мимо меня на Лу, и в ее бесцветных глазах шевельнулась тьма. Николина впилась мне в кожу глубже, почти до крови. – Или его маленькой мышке.

Коко встала между нами.

– Поосторожней, Николина. Лу – под защитой моей тетки. Рид – под моей собственной.

– М-м-м… Рид. – Николина сладострастно облизнула губы. – Твое имя на моем языке на вкус как соль, как медь, как нечто теплое и влажное…

– Перестань.

Я с отвращением и тревогой отступил назад и оглянулся на Лу. Она стояла за повозками и, сощурившись, смотрела на нас. Деверо настойчиво размахивал руками у нее перед носом. Я двинулся к ним, мечтая поскорее уйти, но Николина по пятам следовала за мной. И все еще была слишком близко. Слишком, слишком близко. Ее голос снова стал детским.

– Мои мышки шепчут про тебя такие непристойности, Рид. Такие нехорошие пакости. Козетта, сожаление, забвение. Козетта, сожаление, забвение. Вот что они говорят. Уж не знаю, подтвердить не могу, я никогда охотника не пробовала…

– И этого не попробуешь.

Коко поспешила за нами, а Лу между тем наконец отбилась от Деверо.

– Он женат.

– Неужели?

– Да. – Я резко остановился, развернулся и смерил ее суровым взглядом. – Так что будьте добры держаться от меня на подобающем расстоянии, мадемуазель.

Она лукаво усмехнулась, вскинув тонкую бровь.

– Быть может, мои мышки ошиблись. Они очень любят шептать. Шепчут, шепчут, шепчут. Всегда шепчут.

Она наклонилась ближе, щекоча мне губами ухо. И снова я предпочел бездействие, не желая приносить ни капли удовольствия этой сумасшедшей.

– Они говорят, ты ненавидишь свою жену. Говорят, ты ненавидишь себя. Говорят, что ты восхитителен на вкус.

Я даже не успел понять, что Николина намерена делать, когда она вдруг провела языком по моей щеке – медленно и влажно.

В этот самый миг к нам подошла Лу. В ее глазах вспыхнул бирюзовый огонь.

– Какого черта ты творишь?

Лу обеими руками попыталась оттолкнуть от меня Николину, но та уже сама отплыла в сторону. Она так странно двигалась… будто была не вполне материальна. Однако ее ногти на моем подбородке были более чем реальны, как и ее слюна на моей щеке. Я дернул себя за воротник, вытирая эту слюну и чувствуя, как у меня краснеют уши. Лу, вне себя от гнева, стиснула кулаки и как будто даже стала выше ростом.

– Держи руки при себе, Николина.

– Держи, держи.

Голодные глаза Николины блуждали по моему обнаженному горлу, затем опустились ниже, к груди. Я безотчетно напрягся, подавив порыв запахнуть пальто.

– Он может и сам их держать. Держать… прижать… ублажать…

Лу издала тихий грозный рык и шагнула ближе. Почти вплотную.

– Еще хоть раз его тронешь, я твои руки сама придержу. Каждый… – она сделала еще шаг, – окровавленный… – и с предвкушением приникла еще ближе, – обрубок.

Николина равнодушно усмехнулась ей, не обращая внимания ни на ветер, который поднялся на улице, ни на холод, которым повеяло вдруг. Коко встревоженно огляделась.

– Глупая мышка, – промурлыкала Николина. – Он охотится даже сейчас. Даже сейчас охотится он. Он верен себе и мне прекратить не велел.

– Ложь.

Даже я сам услышал, как нервно это прозвучало. Лу будто приросла к месту. Она не обернулась, когда я коснулся ее плеча.

– Лу, она…

– Но может ли он прекратить? – Николина уже ходила вокруг нас кругами, как хищник, почуявший кровь. – Охотиться и прекратить? Или прекратить и охотиться? Вкусим мы вскоре звуки, что таит его язык, – попробуем и стон, и вздох, и рык…

– Николина, – резко сказала Коко, схватив Лу, когда та ринулась вперед. – Хватит.

– Птица и змея, змея и птица, им лишь бы брать, ломать и в муках биться…

– Я сказала, хватит.

Что-то переменилось в голосе Коко, и улыбка Николины растаяла. Она остановилась. Несколько секунд эти двое смотрели друг на друга, и нечто невысказанное и темное происходило между ними, пока наконец Николина не обнажила горло. Еще секунду Коко наблюдала эту странную демонстрацию покорности. Бесстрастно. Холодно. Наконец она удовлетворенно кивнула.

– Жди нас на опушке леса. А теперь уходи.

– Как пожелаете, princesse. – Николина подняла голову. Помедлила немного. Посмотрела на меня – не на Лу. И снова усмехнулась. На этот раз – с невысказанным обещанием.

– Маленькая мышка не всегда будет тебя защищать, охотник. Берегись.

Ветер подхватил ее слова и рассеял среди метели. Они ужалили мне щеки, вцепились в плащ Лу, в волосы Коко. Я взял Лу за руку, надеясь ободрить ее – и вздрогнул. Ее пальцы оказались холоднее, чем я ожидал. Они были неестественно холодны. Холоднее ветра и снега. Холоднее улыбки Николины.

Берегись, берегись, берегись.

– Не дай ей себя разозлить, – пробормотала Коко, обращаясь к Лу, когда Николина исчезла. – Она только этого и хочет.

Кивнув, Лу закрыла глаза и глубоко вздохнула. С выдохом плечи ее расслабились, и она посмотрела на меня. И улыбнулась. Я с облегчением прижал Лу к себе.

– Да уж, она просто прелесть. Прямо конфетка, – пробормотала она мне в пальто.

– Так и есть. – Коко смотрела в переулок Николине вслед. – Только гниют от этой конфетки не зубы, а душа.