Павел успел некоторые иконы с телеги скинуть в снег и снегом притоптать: так была спасена икона Михаила Архангела, узкая, в дубовой раме — сейчас она находится в Яковлевском храме Спасо-Яковлевского Димитриева монастыря в Ростове Великом недалеко от раки с мощами святителя Иакова, на южной стене, рядом с клиросом, где поет братия. Отец Павел перед ней с детства молился, потом эта икона была у него келейная. Успел спасти и некоторые другие иконы. В час дня 3-го января 1930 года он сам только-только отзвонил на колокольне. «Спускаюсь, — говорит, — а навстречу поднимаются трое в шинелях, колокола снимать. Один так ревит, так ревит — а что поделаешь? Заставляют. Дали мне пендаля под задницу, я с колокольни скатился. Колокола сняли, потом с соборов иконы повыкидали…»

«Отслужили в обители последнюю обедню, — много раз вспоминал отец Павел этот горестный день. — Мать игумения Августа со всеми простилась: «Сестры! — говорит. — Я уезжаю. Оставляю святую обитель на руки Царицы Небесной, а вы как хотите. Всё у нас с вами кончилось». И она заплакала…»

Совет колхоза «Борьба», организованного в бывшей Афанасьевской обители, в это время планирует полное изменение обстановки в храмах:

— Вместо Тихона Задонского — революционные лозунги, вместо Саваофа — серп и молот и красная звезда.

Рядовые колхозники не все соглашаются с этим. Совет возмущен:

— Здесь наши постройки и все такое, там городская больница, а посередине два чирья — церковь и собор.

Монастырские корпуса, в одном из которых была расположена Мологская городская больница, стали «нашими постройками», а монашкам, даже выселенным, воинствующая общественность долго не давала покоя. Когда до Мологи дошли слухи о том, что в церковном доме села Станово поселились две монахини из Афанасьевского монастыря, газета «Рабочий и пахарь» тут же разразилась обличительной статьей под названием «Культурный очаг в руках попа».

Игумения Августа уехала в Ярославль, в районе Тутовой горы купили домик, она там и дожила. Павел частенько приезжал в гости к ней, когда семья Груздевых переселилась в Тутаев, т. е. с конца 30-х годов до своего ареста в 41-м. «Последняя игумения Мологского Афанасьевского монастыря Августа, в миру Феоктиста Ивановна Неустровва, умерла 27 марта старого стиля 1948 года в час дня, похоронена на Туговой горе г. Ярославля», — записано в синодике о. Павла. Он ее и хоронил — в то время бывший послушник Афанасьевского монастыря Павел Александрович Груздев сам недавно вернулся из лагерей. Разве мог он знать, что останется последним насельником, последним летописцем и молитвенником, которому суждено будет чуть ли не до конца столетия поминать всех мологских монахинь, священников и простых тружеников Афанасьевской обители?

«Помяни, Господи, инокиню Параскеву и родителей ея — Сампсона и Марию… инокиню Марфу и родителей ея — Полиевкта и Феодосию… инокинь Ксению, Анну, Параскеву и Наталью… протоиереев Николая, Владимира, Феодора, Сергия… диаконов Димитрия, Константина, Николая, протодьякона Петра… инокиню Елизавету, чтецов Романа, Константина, Александра… послушника Иоанна. Помяни, Господи, монахиню Вассу, девицу Лидию, Елизавету, монахиню Ермионию, инокиню Александру…»

Длинен и таинственен этот помянник, и только некоторые имена вырисовываются более или менее отчетливо. «Послушник Иоанн» — не Иван ли Борисович Заварин, родом из деревни Харино, что пришел в Мологский Афанасьевский монастырь еще маленьким мальчиком при игумений Антонии, т. е. в начале 90-х годов прошлого века? Ему дали послушание на конюшне, где он делал без исключения всё и конюшню содержал в образцовом порядке, овес лошадям давал сортированный, а кнута на конюшне сроду не бывало. Вот только «топора в руки не умел взять, — пишет о. Павел, — ох, и доставалось ему за это от Ириши немой!»

Ириша-то немая, по прозвищу Орина-Сорокоум, всё умела делать, заведовала всем сельхозинвентарем, потому и командовала. «Когда ликвидировали монастырь, то Ивану Борисовичу деваться было некуда, — продолжает о. Павел. — Да он и не думал оставлять стены обители, так и остался в своей келье. Так же и работал в колхозе на конюшне, так же и ласкал свою любимую лошадку Громика, да и члены колхоза его не обижали. Да и за что обижать? Еще нальют и молока с хлебушком дадут, а чего больше и надо? И Иван Борисович был очень доволен своей участью. Но вот спокойная жизнь его нарушилась. Колхоз ликвидировали, а в зданиях колхоза разместилось научное предприятие, поселились профессора, агрономы и другой научный персонал, а Борисовича как неспособного к работе за старостью лет поместили в дом престарелых в деревню Рожново, и больше я его живым не видал. Но вот однажды мы хоронили одну монахиню, был на кладбище и монастырский священник о. Николай, и в это время привезли покойника, мы спросили, а кого хоронят? Оказалось, что хоронят из дома престарелых нашего Ивана Борисовича. Отец Николай отслужил чин погребения, а инокини пели, закрыли гроб и опустили в могилу на кладбище г. Мологи. Таков был Иван Борисович!»

Колхозы «Борьба» и «Новая жизнь» были ликвидированы к весне 1932 года, так как Постановлением коллегии Наркомзема от 1 декабря 1931 г. из Подмосковья в Мологу была переведена Краснозорская селекционная зональная станция, которой были переданы здания бывшей Мологской Афанасьевской обители — в них «поселились профессора, агрономы и другой научный персонал». Никто уже не вспоминал, что мологские монахини первыми начали выращивать овсяницу луговую на семена, получая при этом высокие урожаи богатых трав. Выращивание элитных семян трав для всей страны стало основой сельскохозяйственного производства всего Молого-Шек-снинского междуречья. Весной 1932 года селекционной зональной станции, расположенной в Мологском монастыре, выделили 900 гектаров земельных угодий.

Из последних насельников монастыря запомнился также о. Павлу пастух Василий — «это был простец, эвакуированный в 1914 году от войны. Летом пас коров, а зимой снабжал скотный двор водой. Он обладал неимоверной физической силой, два мешка по пять пудов пшеницы носил под мышками из хлебного амбара на мельницу. Одежду ему шили из самого грубого холста. Умер где-то на Сити. Деревенские ребята звали его — Вася, хатцы — пастушок» Полное его имя — Василий Велига, в 1920-м году ему было 35 лет.

«Неизменная и незаменимая спутница Васи — инокиня Наталья, как он звал — Аталъя, соучастница в его трудах»

«До конца монастыря проживали в обители благообразные старички Алексей Прохорович и Александра Павловна, ему было много за сто лет, и она преклонная старица, послушание их было на курятнике у Онисъи. Он родом из г. Самары, хлеботорговец, а она мологская купчиха по фамилии Иевлева, сестра тятина хозяина. Это были истинные христиане. Она похоронена на монастырском кладбище, а он в г. Мологе. Помяни их, Господи! Их некому