свечи, — продолжает описание о. Павел, — на западной стене на полотне была чудная картина, изображавшая бегство князя Иоанна от могилы преподобного, эта картина была очень древней живописи» Предание гласит: «В 1471 году князь Московский Иоанн III посетил Хутынский монастырь. Узнав, что святые мощи преподобного Варлаама находятся под спудом, нашел, что это не согласно с общим обычаем и, несмотря на возражения игумена и братии, приказал снять каменную плиту с могилы преподобного и «копати землю в чудотворцеве гробе». Но только что к этому приступили, как из могилы пошел дым, а потом вырвалось пламя — «Иоанн от страха и ужаса поиде из церкви и егда жезлом своим в землю ударяше, того часа из земли огонь исхождаше… Князь же изыде из монастыря страхом великим одержим и жезл свой из рук своих на монастыре поверже».

«Обожженные посох и южная дверь алтаря, — пишет о. Павел, — до 1932 года хранились бережно в ризнице Хутынского монастыря».

В трудные минуты о. Павел всегда призывал на помощь святого своей молодости: «Варлаам Хутынский! Я тебе столько годков служил!» Даже день Ангела принявшего пострижение в мантию иеромонаха Павла Груздева 19 ноября совпал с днем празднования памяти преподобного Варлаама Хутынского…

К северу от Преображенского собора находилась вторая церковь, построенная в 1552 году. «Вторая церковь зимняя, была трапезной и посвящена преп. Варлааму, но в мою бытность в Хутыни в этом храме богослужение не совершалось, — пишет о. Павел. — Третья церковуш-ка во имя Всех Святых находилась на братском кладбище обители. Монастырю принадлежали четыре часовни:

1. На Корке, над кельей преп. Варлаама.

2. Над колодцем, выкопанным руками преподобного.

3. При въезде в Хутынь.

4. В Новгороде на Торговой стороне.

В этой часовне была дивная в полный рост в серебряной ризе икона преп. Варлаама Хутынского и другие св. иконы».

Живя в Хутыни, Павел Груздев работал на Деревяницкой судостроительной верфи, что находилась на территории бывшей женской обители в Деревяницах, в четырех километрах от города на берегу Волхова. Монастырь ликвидировали недавно, в 1931 году, а в Деревяницах устроили производство малотонажных речных судов. Павел Груздев работал пильщиком на пилораме в бригаде, которую возглавлял бригадир товарищ Мотрак.

«Подъеду я бывало к нему «на козе» под праздник, рыбки ему вяленой и еще к рыбке чего-нибудь, — рассказывал о. Павел. — Так, мол, и так, слушай, бригадир, товарищ Мотрак! На праздник отпусти в обитель помолиться! Он у меня из рук всё это возьмет, посмотрит и говорит: «Валяй, Павёлко, три дня свободен, беги, молись!» Низко я ему поклонюсь за это и бегу в милую сердцу обитель».

А до Хутынского монастыря от Деревяниц — более шести километров по берегу Волхова. Так и бегал Павел Груздев по воскресеньям и в праздники из Деревяниц в Хутынь на службу. Но в начале мая 1932 года, возвращаясь под вечер с Деревяницкой судоверфи в обитель, увидел он у входа в монастырь постового в милицейской форме, который всем от ворот — поворот!

— Ты чего здесь? — спросил Павел.

— Не твое дело, убирайся! — ответил постовой.

— Как так, убирайся? Я к себе в келию иду… — начал было объяснять Павел.

— Какую еще келию? — возмутился служивый. — Всех ваших…, словом, всю вашу шайку монашескую того…, выгнали! А если и ты ихний, то тебе положено собрать вещи и явиться завтра к утру в милицейский участок. Словом, ступай!

На следующий день рано утром, как и сказали, в назначенное время, пришел Павел Груздев в милицейский участок, где его ознакомили с бумагой, в которой предписывалось ему покинуть Новгород в 24 часа. Всё! Единственное, что разрешило ему милицейское начальство — взять на память из обители икону преподобного Варлаама. С этой иконой, словно самой дорогой святыней, Павел Груздев покинул Новгород 6 мая 1932 года…

Как и в Мологе, предстояло стать ему последним летописцем, последним молитвенником, поминающим имена всех выгнанных насельников разгромленных новгородских монастырей. В Хутынской обители разместилась сначала школа милиции, потом здесь устроили лечебницу для душевнобольных. Трагична судьба последнего наместника Хутынского монастыря — архимандрита Серафима. О нем отец Павел рассказывал:

«Наш монастырь был от Новгорода десять верст, Хутынь-то. А почему-то очень любили приглашать нашего архимандрита Серафима в Новгород, в гости на всякие праздники. Машин еще у нас не было. И вот с утра пешком тихонько пойдем по дороге, а то и на какой лошадке поедем в красавец город — Новгород Великий. Словом, поехали. Сопровождали нашего архимандрита Серафима чаще всего отец Виталий, иеродиакон Иона, а бывало, и я.

А наш архимандрит был когда-то еще в ту войну, императорскую, на фронте. Попали они, часть или вся армия, не знаю, в такое страшное окружение, что насекомых на них было — вшей, значит, — хоть рукой греби. Потом уж все поналадилось, вышли они по милости Бо-жией из окружения, а как долго там были — не знаю. Только с той поры у нашего архимандрита осталась привычка, — о. Павел потянулся рукой к волосам на голове, изображая, как то делал архимандрит Серафим, — ищет он, ищет вшей. «Ага! Вота она!» На себе вшей ловит. Приедем в Новгород, за стол сядем. Рыба на столе новгородская — сигинь, все хорошо. Сидим прекрасно. А наш архимандрит, гляжу — хвать — по фронтовой привычке на себе вшей ловит. Я ему: «Да отец Серафим! Ведь из бани только. Чисто всё. Ну ничего нету…»

Он мне отвечает: «А вот ты побывал бы там, где я был…»

«Ладно, — думаю, — не моего ума дело».

А потом уж, когда наш монастырь разогнали, служил он в церкви села Кучерово, здесь недалеко от Тутаева, там его и убили. Председатель колхоза со своей женой.

А было это в Христов день или на второй день Пасхи. Жена председателя была в церкви. А в ту пору свирепствовал «торгсин», золото скупали. И вот жена председателя колхоза стояла в храме и увидела митру на голове отца Серафима. Я ему и раньше говорил: «Батюшка, не надо надевать, только соблазн». А он мне: «Павлуша, может, они митры сроду-то не видели, пусть порадуются». «Да не надо, не надо!» — отговаривал я его. Ладно!

Пришла жена председателя домой и говорит мужу: «Сегодня в церкви была у попа шапка на голове, чистое золото».

А митру ему рукоделицы уже здесь сшили — из старых четок, веселинок, одним словом, стекло. Вдруг приходят к нему ночью, на второй день Пасхи — жил он там же, в Кучерове, где и служил. Я тогда жил еще в Мологе, а он в Кучерове. Словом, стучат