Несмотря на свободное и легкомысленное поведение своего отца, Дарсия всегда знала, что браки между отпрысками аристократических семейств отличаются от браков, заключаемых между теми, чья кровь не была голубой и чья история не уходила корнями в далекое прошлое.

Любовь не играла заметной роли, если речь шла об аристократах. Имела значение лишь родословная. Равные сочетались браком с равными, привнося в этот союз, если было возможно, дополнительные выгоды в виде земель или капиталов.

Дарсия видела теперь, какую недопустимую глупость совершила, думая, что, познакомившись с графом подобным образом и даже очаровав его, может рассчитывать на то, что он захочет сделать ее своей женой.

Она надеялась поразить его сначала своей юностью и красотой, потом тем, что всегда угадывала, что ему нужно для его дома, и своими возможностями дать ему это. Все произошло так, как она хотела, — и все же не так.

Она одержала победу над леди Каролиной, но как раз у финиша Дарсия поняла, что не получит приз по собственной глупости.

«Как могла я не подумать, что он, с его стремлением к совершенству, никогда не женится на женщине, не принадлежащей к его кругу? И теперь ничего не изменится, даже если рассказать ему, кто я на самом деле. Между нами все равно останется непреодолимый барьер», — размышляла она с отчаянием.

Граф Керкхэмптон никогда не допустил бы, чтобы какая-то мисс Дарсия, торговка антиквариатом, стала его женой. Но и репутация лорда Роули — такая же непреодолимая преграда.

«Папа объяснил бы мне все это раньше, если бы я его попросила», — подумала Дарсия.

Но отец вдобавок и посмеялся бы над ее детской уверенностью, что столь безумные планы могут увенчаться успехом.

— Граф любит меня так же, как я люблю его, — сказала Дарсия вслух, словно возражала кому-то, но она сама понимала, что это не совсем так. Она любила графа, и самым заветным ее желанием было стать его женой и матерью его детей, в то время как граф видел в ней только женщину и ничего больше.

Добравшись домой, Дарсия быстро проскользнула наверх в свою спальню, зная, что маркиза еще не вернулась.

В тот вечер судьба опять помогла Дарсии. Они были приглашены на обед к лорду Саливану, старинному приятелю и обожателю маркизы.

— У меня болит голова, — пожаловалась Дарсия маркизе. — Прошу вас, извинитесь за меня перед милордом и позвольте мне остаться дома.

— Может быть, нам вообще отказаться от приглашения? — предложила маркиза.

— Это было бы глупо, — ответила Дарсия. — Вы знаете, так же хорошо как и я, что лорд Саливан позвал меня только потому, что хотел видеть вас. Пожалуйста, поезжайте, иначе вы заставите меня чувствовать себя виноватой или ехать с вами с больной головой.

— Ты и так сегодня переутомилась, — сказала маркиза, — и, ma chere, я умоляю тебя прекратить эти поездки в Роули-Парк. Оглядываться назад всегда мучительно и не приносит ничего, кроме огорчений.

В ее голосе звучало неподдельное сострадание, и Дарсия поцеловала ее в щеку.

— Поезжайте и веселитесь в свое удовольствие с тем, кто вас обожает. Я уверена, что ни вам, ни ему не придет в голову сожалеть о моем отсутствии.

— Он организовал этот вечер для нас обеих, — возразила маркиза.

— Полагаю, что там соберутся одни его сверстники, ну может быть, ваши, но не мои, — сказала Дарсия. — А я, отдохнув, буду лучше выглядеть на балу у герцогини Ньюкасльской, который обещает быть самым значительным в этом сезоне.

Маркиза смягчилась.

— Возможно, ты права, — согласилась она. — Нет ничего хуже, чем стараться быть сияющей и веселой, когда раскалывается голова.

Поскольку маркиза была приглашена к половине восьмого, Дарсия спокойно дождалась, пока она не уедет из дома, а потом отправилась на Беркли-сквер.

Мистер Кертис отдал распоряжение всем слугам, как и что им следует говорить, и она не сомневалась, что никто из домашних не скажет маркизе ни слова о том, что она в этот вечер покидала свою спальню.

Раздевшись и отпустив горничную, Дарсия легла в постель. Она безнадежно смотрела в темноту, а сердце ее трепетало от чувств, которые разбудил в ней граф.

Она не думала о будущем — она думала только о том, что любит графа. Но если еще вчера любовь жила лишь в ее сердце, то теперь, разбуженная неистовыми поцелуями графа, она превратилась в настоящую страсть. Но Дарсия знала, что ее любовь несет в себе нечто большее, чего не хватало любви графа: сознание, что они единое целое, и ничто — ни время, ни обстоятельства, ни законы или запреты, придуманные людьми, — невластно что-либо тут изменить.

«Я принадлежу ему, — думала Дарсия, — но в этой жизни нам никогда не быть вместе».

Одно дело — философствовать о переселение душ, и совсем другое — знать, что до конца дней придется жить в одиночестве и тоске, а единственный способ избежать этого — принять предложение и стать его любовницей.

Она могла бы принять его покровительство, хотя это означало бы превратиться в парию. Но едва лишь подумав об этом, Дарсия поняла невозможность такого решения, и не только из опасения больно ранить отца, но и потому, что в глубине души сознавала, что это нарушит гармонию ее любви к графу.

«Если он так стремится к совершенству, — сказала Дарсия себе, — то и я хочу от него совершенства. Я хочу видеть его своим мужем. Я хочу, чтобы он любил меня так, чтобы другие женщины никогда ничего бы не значили в его жизни. Я хочу, чтобы мои дети играли в выстроенном им доме, ездили верхом на пони из его конюшен и росли похожими на нас обоих».

Только когда мужчина и женщина составляют вместе единое целое, жизнь их приобретает смысл. И этой гармонии она себя лишила.

— Это только моя вина… полностью моя вина, — твердила она.

Но менять что-то было уже поздно.

Граф так увлеченно планировал их будущую жизнь, что не заметил непонятного молчания Дарсии.

Впрочем, ей и в самом деле было трудно что-либо сказать, потому что он замолкал только тогда, когда целовал ее. Она чувствовала, как первое неистовство его поцелуев, отчасти вызванное злостью на леди Каролину, сменилось пламенным желанием, в огне которого сгорело все постороннее, включая и вероломство бывшей возлюбленной.

Теперь его волновало лишь их совместное будущее, только на нем были сосредоточены все его мысли и чувства.

— Когда ты приедешь ко мне, сокровище мое? — спросил он в ответ на слова Дарсии, что ей пора возвращаться домой.

— Я… подумаю… — проговорила она.

— Ты полагаешь, что этот ответ меня устроит? — возмутился граф. — Я же сказал тебе, что не могу ждать. Ты нужна мне и сегодня, и завтра, и послезавтра — всегда. Я с ума сойду, если ты снова исчезнешь и мне придется работать одному над моим домом, когда мы могли бы делать это вдвоем.

Он говорил так искренне, что нельзя было ни на минуту усомниться, что она действительно ему нужна. Но графу и в голову не приходило предложить ей занять место, только что освобожденное леди Каролиной.