— Тревор, во всяком случае, тоже так считает. Он к ней очень трепетно относится. Не хотел, чтоб я здесь работал, но я настоял. Сказал, мне нужно вдохновение. — Лицо Марио озарила озорная улыбка. — Я расцениваю это как свою большую победу. Тревора нечасто удается переспорить.

Как странно было стоять и смотреть на лицо, которое уже так изменило ее жизнь, причем в самых разных аспектах. Ее сны, история четырехлетней давности, когда она чуть не погибла… И вот теперь — новый виток спирали, и в центре его — Цира. Странное, завораживающее чувство. Джейн с трудом оторвала взгляд от скульптуры.

— А она тебя вдохновляет?

— Да нет, но я люблю ее рассматривать, когда заканчиваю работу. Поначалу было такое чувство, словно она здесь и со мной разговаривает. — Молодой человек наморщил лоб. — Но я читал в Интернете, что Ева Дункан сделала реконструкцию одного черепа, очень похожую на статую Циры. Я не ошибся?

— Это была фальшивка. Она действительно делала реконструкцию одного черепа, относящегося к тому периоду. Тревор позаимствовал его в одном музее в Неаполе. Но это была не Цира.

— Прости, промашку дал. Наверное, так увлекся переводом ее свитка, что пропустил что-то мимо ушей.

— Ее свитка, — эхом отозвалась Джейн. — Не знала, что такие есть. Тревор мне только по дороге сюда сказал. Раньше только рассказывал, что есть какие-то свитки про Циру.

— Они были в отдельном сундуке, сундук был спрятан в нише в задней стене библиотеки. Тревор сказал, он их сперва не нашел, а потом обвалом, видимо, стену стронуло. Он считает, Цира хотела их спрятать.

— Очень может быть. Я убеждена, что, когда она была наложницей Юлия, тот не поощрял ее умственных упражнений. Тело — вот что его интересовало.

Марио улыбнулся:

— Это явствует и из свитков, которые он ей посвятил. Хочешь почитать?

— А сколько их всего?

— Двенадцать. Но там много повторов. Он был без ума от Циры. И еще, судя по всему, он увлекался откровенными сценами.

— А она о чем писала?

— Ее свитки интереснее, но не такие пикантные.

— Вот жалость! Дашь прочесть? Марио кивнул:

— Вчера вечером Тревор мне позвонил и разрешил тебе все показать. Сказал, тебя наверняка больше всего заинтересуют именно ее свитки. — Он кивком головы показал на мягкое кресло в углу комнаты. — Я принесу тебе перевод первого. Там тебе будет удобно, и света больше.

— Я могу пойти к себе. Юноша покачал головой:

— Когда я только нанялся к Тревору, я дал обещание ни на миг не выпускать переводы и оригиналы из виду.

— А он не объяснил, почему?

— Он сказал, эти тексты крайне важны и моя работа очень опасна, так как за ними охотится некто Грозак.

— И все?

— Остальное мне было неинтересно. Зачем знать лишнее? Мне нет дела, что там Тревор с Грозаком не поделили. Для меня имеют значение только свитки.

Это было видно. Его темные глаза светились, а рука мягко поглаживала рукопись.

— Наверное, у Тревора есть право устанавливать свои правила насчет этих свитков, но я все же буду понастойчивее тебя.

— Ну, ты же не я. И жизнь у нас, похоже, была очень разная. Я вырос на севере Италии, в деревне рядом с монастырем. В раннем детстве работал в монастырском саду, а потом меня допустили к работе в библиотеке. Я скреб пол, пока колени не сдирались до крови. А в конце недели святые отцы на целый час подпускали меня к книгам. — Марио задумчиво причмокнул губами. — Такие старые были книги, в роскошных кожаных переплетах. Никогда не забуду запаха этих страниц. А шрифт… — Он покрутил головой. — Это было нечто прекрасное. Произведение искусства! Мне казалось чудом, что люди могут быть настолько образованными и мудрыми, чтобы создавать такие книги. И все это лишний раз доказывает, что время — ничто, правда? Вчера или тысячелетие назад — мы все равно живем. Что-то меняется, а что-то остается неизменным.

— И долго ты проработал в монастыре?

— До пятнадцати лет. Одно время даже священником хотел стать. А потом открыл для себя радость любви… Или влечения. — Он сокрушенно покачал головой. — Словом, я совершил грехопадение. Святые отцы были во мне крайне разочарованы.

— Уверена, что твой грех был совсем нестрашным. — Джейн вспомнила свое детство на улице и в подворотнях, где грех был образом жизни. — Но ты прав, у нас с тобой совершенно разное прошлое.

— Что не мешает нам с удовольствием общаться. Побудь здесь, прошу тебя! — Он улыбнулся. — Мне будет интересно наблюдать тебя за чтением этих рукописей. Необычное будет зрелище! Как если бы она… — Он запнулся. — Правда, сейчас, когда ты рядом со скульптурой, я замечаю много отличий. Да и вообще, ты совсем не…

— Трепач! — не удержалась от улыбки девушка. — Не парься, Марио!

— Ладно. — Он издал вздох облегчения. — Иди сюда, садись. — Он внимательно перелистал бумаги у себя на столе. — Я сначала перевел их с латыни на современный итальянский, а потом — на английский. Потом проделал все это заново, просто чтобы убедиться, что не допустил неточностей.

— Бог ты мой!

— Так захотел Тревор, да я бы и сам так сделал. — Он вынул из тоненькой папки несколько пробитых степлером листков и принес Джейн. — Я хотел услышать ее голос.

— И услышал? — Джейн бережно взяла листки в руки.

— О да, — тихо проговорил Марио и вернулся на рабочее место. — Мне оставалось только слушать.

На титульном листе стояло: «Цира I».

Цира!

Ох ты, как Джейн разволновалась. Уже несколько лет ей знаком и образ этой римлянки, и история ее жизни, но прочесть излитые на бумагу мысли — это что-то совсем иное. Это все равно что увидеть ее живой.

— Что-то не так? — встревожился Марио.

— Нет, нет, все в порядке. — Джейн выпрямилась и перевернула страницу.

Что ж, Цира, можешь говорить, я слушаю.

Люцерн, Швейцария

— Вы позволите? А то все столики заняты. Эдуардо оторвался от газеты и посмотрел на незнакомца с чашкой эспрессо в руке. Он кивнул.

— Чтобы захватить столик, сюда надо пораньше приходить. Отсюда лучший вид на озеро. — Старик посмотрел на залитую солнцем водную гладь. — Впрочем, оно прекрасно, откуда ни смотри. — Он подвинул к себе газету, освобождая место на столе. — Природа… Она греет нам душу.

— Я здесь впервые, но не могу не согласиться с вами.

— Вы турист?

— Да. — Мужчина улыбнулся. — А вы, наверное, местный. Живете здесь, в Люцерне?

— С тех пор, как вышел на пенсию. Живу в центре города вдвоем с сестрой.

— И каждое утро приходите сюда, чтобы насладиться этой красотой? Счастливый человек!