За две недели у нас устоялся четкий распорядок: ровно в семь вечера я спускаюсь к ужину, нам накрывают стол и мы едим. В полной тишине. На этот раз все происходит так же, но Матвей решает поговорить и рассказать, что у нас будет свадьба и мне нужно выбрать платье.

— Зачем этот фарс? — тут же интересуюсь.

— Это не фарс, Вероника. Для окружающих мы семья. Настоящая. И рассказы о том, как мы познакомились, тоже будут. Я известный доктор и моя женитьба не может пройти мимо прессы, поэтому советую тебе подумать над романтической первой встречей, — рассказывает Матвей между поглощением пищи и вина.

— Мне? — удивленно смотрю на него.

— Ну не я же буду с придыханием рассказывать о том, как влюбился в тебя с первого взгляда, — с насмешкой говорит Матвей и отпивает вино из бокала.

— Я не собираюсь ничего рассказывать! — уверенно заявляю я, а после замираю, потому что чувствую его… первый толчок малыша.

Я удивленно распахиваю глаза и прикладываю руку к животу, чувствуя ладошкой едва ощутимые толчки. Я, наверное, улыбаюсь, как дура, но мне совершенно плевать на все. И на предстоящую свадьбу, и на то как Матвей себя ведет. Сейчас важен только малыш. То, как легонько он толкается внутри меня. Я впервые в жизни чувствую эти движения и на глаза наворачиваются слезы от осознания, что я все же смогла.

— Что такое? — слышу обеспокоенный голос Матвея. — Болит, колет, что Ника? — он отбрасывает приборы, отодвигает стул и направляется ко мне. Подходит ближе и опускается на корточки рядом, всматриваясь в мое лицо. — Что случилось?

— Малыш… — говорю с замиранием сердца. — Я почувствовала толчки.

Его рука уверенно накрывает мою, лежащую на животе. Он легонько сжимает мои пальцы, а после смелеет и проводит ладонью по животу, будто изучая. Легонько перебирает ткань свитера и уводит руку вниз, поднимая одежду и касаясь моей оголенной кожи.

Этот первый момент нежности я, наверное, запомню на всю жизнь. И мужчину напротив, который так легонько и бережно касается моего живота, тоже. Я не могу воспринимать его как жестокого деспота, которому нет дела до чужих эмоций, потому что все его чувства написаны на лице. Пока его взгляд устремлен на мой живот, я могу со спокойной душой рассмотреть его.

Он меняется за секунды. Из вечно жесткой, будто нарисованной маски, его лицо превращается в смесь нежности и страдания. Я улавливаю его нахмуренные брови, улыбку, которая едва заметно трогает уголки губ, а еще то, как разглаживаются морщинки вокруг его глаз. Он безумно красивый мужчина. И сейчас, когда его рука находится на моем оголенном животе, а на лице застыла надежда почувствовать толчок, я вижу этого мужчину насквозь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Возможно, не так хорошо, как мне хотелось бы, возможно, я рисую себе картинку, но не может человек, лишенный эмоций, так реагировать на толчки ребенка, к тому же…

Я только сейчас понимаю, что толкается не его ребенок, что по срокам движения второго малыша будут ощутимы приблизительно через месяц. Я порываюсь спросить, помнит ли об этом Матвей, но когда его губы касаются кожи на моем животе, а затем я чувствую едва ощутимое касание его щетины, замираю и пытаюсь осознать то, что происходит.

К сожалению, Матвей молчит и единственное, что нарушает нашу тишину — мое едва ощутимое дыхание и его шумные вдохи-выдохи. Я вздрагиваю, когда мужчина поднимает голову и смотрит на меня, когда его взгляд теплеет, а рука, мирно лежащая на животе, тянется к талии. Я замираю и жду, сама не знаю чего, но его взгляд меняется. Вместо нежности и чего-то еще, что я никак не могла рассмотреть из-за волнения, я вижу там раздражение и злость.

— Я очень рад, что это произошло, — нарушает он тишину. — Сообщишь, когда почувствуешь моего ребенка, — он делает акцент на слове “моего” и я не выдерживаю. Буравлю его тяжелым взглядом и выдаю то, что вертится на языке:

— Лучше бы ты молчал, Матвей… лучше бы молчал.

Я погружаюсь в подготовку к свадьбе и каждый день уделяю общению с организатором, который интересуются буквально каждой мелочью, будь то цвет лепестков на цветах или выбор украшений на торт. Лощеный парень в клетчатом пиджачке бесит меня с каждым днем все больше и больше. Он ежедневно приезжает, звонит по утрам и вечерам, присылает мейлы на почту.

Он организатор и я прекрасно понимаю его желание сделать так, как хочет клиент, но в моем случае проблема в том, что клиент не хочет никак. Мне плевать, какие занавески будут висеть в зале, будет ли у нас свадебный торт и нужно ли нам танцевать на свадьбе. Мы выбрали практически все, наша свадьба через три дня и я радуюсь, что я перестану видеть Антонио и смогу вдохнуть полной грудью.

Я радуюсь ровно до тех пор, пока в комнату не приходит Маша — девушка из персонала и не говорит, что ко мне пожаловал Антонио. Я говорю ей, что сейчас спущусь, а еще спрашиваю где сейчас Матвей Алексеевич. Его, оказывается, нет. Я выдыхаю и спускаюсь вниз, где организатор уже ждет меня.

— О, дорогая Вероника, — он улыбается, а меня передергивает.

Я окидываю взглядом его бордовые штаны, больше похожие на лосины, желтый свитер крупной вязки и ботинки цвета хаки. Смотрю на высокую прическу “под ирокез” и хочу испортить его внешний вид.

Он. Меня. Раздражает.

Все в нем настолько невыносимо, что пока он что-то рассказывает, я думаю, как было бы прекрасно испортить его блестящие волосы или извалять в грязи идеальную одежду.

Меня впервые настолько раздражает человек, поэтому на мгновения я даже теряюсь. Антонио говорит и говорит, рассказывает о том, что подобрал идеальные занавески цвета марсала, а я понимаю, что все. Мое терпение достигло пика и готово выплеснуться наружу. Я даже встаю с дивана, куда Тоша, так про себя именую Антонию, увлек меня, и набираю в легкие воздуха, чтобы сказать все что думаю. В этот момент двери гостиной открываются и на пороге показывается Матвей.

Он коротко кивает моему собеседнику, не задержав на нем взгляд даже пять секунд, после подходит ко мне, целует в щеку и говорит, что будет у себя в кабинете.

— Погоди, дорогой, — зову его, останавливая на полпути к лестнице.

Мы намеренно играем комедию перед посторонними, делаем вид, что счастливы и души друг в друге не чаем. В действительности же я едва сказала ему пару фраз за прошедшие пару недель.