рукой моего шефа в этой работе. Много до меня у шефа было помощников, на моей только памяти — шестеро. Долго никто не мог удержаться. Трудная работа у самого шефа, тяжёлый у него характер, а потому не удивительно, что помощники не выдерживали долго, «ломались». Кто сумел, убежал в «тихое» подразделение, кто-то ушёл с понижением в должности, один спился, один совсем ужасно ушёл: зарубил туристическим топориком свою беременную жену во время вечерней прогулки, затолкал её в прорубь пруда, осуждён был… А был милым, даже красивым, застенчивым, улыбчивым инженером — мечтой многих женщин ВЦ…

Служба у шефа — работёнка адова. Ничего кроме восхищения его трудоспособностью я не испытываю, хоть он бывает груб, явно является энергетическим вампиром, каких много. Мелькала у меня в голове странная какая-то мысль, что вроде бы меня «просили», чуть ли не «поручили» каким-то образом шефа озаботить безопасностью его рода. Это показалось мне нелепым. Такой самостоятельный мужчина сам прекрасно управлял вопросами своей семьи, и никого и близко бы не подпустил к своим истинно по-еврейски любимым дочери и сыну…

По его очень корректной просьбе я принимал участие в переезде дочки из общей квартиры в отдельную, а проблему эту решил, конечно, её папа, который добился всего, что было нужно. У сына дела ещё лучше. Мой шеф стал делом, любящим, заботливым и предусмотрительным. А потому я выкинул просьбу из головы и отдался трезвенническому подвижничеству, испытывая настоящее наслаждение и восторг от возможности впрячься в благое идиотское дело… Через месяц у нас была самая большая в НИИ «ячейка трезвенников» со значками, оплативших взносы! Что последовало за этим — общеизвестно.

Успехи нашего отдела в машинописи и отчётности пробудили дремлющую инженерную мысль, соседние, «смежные» службы возжелали спихнуть на нас ещё и часть своей работы — и возникла идея дать нам АСУП. Идея была прекрасна, но повиснуть на ЭВМ общего пользования мне показалось не совсем разумным — и сказал я шефу что в работу нашу, в «дела» могут умудриться заглянуть посторонние, как бы ни старались мы закрыть доступ к памяти, что возможны неприятности… А шеф поумнее меня, он и сам был этим озабочен, но «процесс уже пошёл» и отказаться от АСУП было уже нельзя. Поэтому шеф направил меня туда, где имел связи — в Брест и в Боярку под Киевом, где были базы электроники, с целью приобретения ПЭВМ.

В итоге этих командировок я не только познакомился с новыми людьми, но и в секторе появился сперва РОБОТРОН с принтером — машинка бухгалтерского профиля, очень «задумчивая», но это был прогресс. Доступ к ней чужих можно было надёжно перекрывать. Спустя недолгое время появилась ещё одна ПАВМ с игольчатым принтером, на базе 286 процессора. Для нашей работы этого было пока достаточно, а буде возникнет нужда — нас могли подключить в сеть нескольких ПЭВМ, стоявших в кабинетах самых доверенных начальству руководителей лабораторий.

Как только напряжённый этот период завершился, первый же вечер, как остался я после работы перед дисплеем, бездумно играя в «Тетрис», голос изнутри мне сказал: «Пора тебе обзавестись Новым Заветом и приступать к делу, которое тебе поручено! Сразу вспомнил, что задано: прочесть и переписать от руки до знака препинания…». Решил, что в ближайшую субботу и займусь этим вопросом.

Несколько лет назад неприкаянный бродил я по Москве, гонимый из дома настырными поучениями и требованиями выбрать, наконец, ВУЗ «по душе», чтобы обзавестись дипломом. Папенька говорил, что связи у него ещё сохранились, с дипломом он может устроить меня на работу к сильному человеку, буду я тогда сидеть в кресле, будет меня шофёр возить. А я уже любил пешком ходить…

Забрёл я как-то в один из Вузовских переулков. Было там нечто «электронное», а у меня с детства на «этакое» была аллергия. В школе я тройку по физике за две чекушки у преподавателя купил по протекции моего наставника по спортивной секции акрабатическо-гимнастической… Зашёл в помещение ВУЗа, чтобы дома отстали, готовый принести домой отказ. Была весна, какой то религиозный праздник. Я тогда об этом ничего не знал. Но в переулке находился молельный дом сектантов. Тротуар был заполнен молодыми юношами и девушками с цветами, поющими и улыбающимися со слезами на глазах… Он стали зазывать к себе в «Дом», не настырно, приветливо, искренне, даже ласково. А мне тогда вспомнилась Одесса, Матросский спуск, вымощенная булыжником крутая улочка, по которой мы курсантами строем ходили по утрам в учебный корпус «В» на Потера, а внизу этой улочки стоял сарайчик, на нём — фанерка с корявой надписью полу смытой дождями «Молельный дом христиан адвентистов 7-го дня». И однажды кто-то в строю грустно сказал никому: «Выгонят из мореходки — зайди сюда — утешат, голодным не оставят, помогут…».

Конечно, в Вузовском переулке я тогда не задержался, ушёл с поспешностью, но в памяти отложилось, что встретил я там людей не от мира сего, душевных, чистых, которым, верно, жить лучше, чем мне».

Туда то за Евангелием теперь и пошёл. Время не угадал — явился в день, когда Молельный дом христиан баптистов был малолюден, а переулочек был вообще пустынен под дождём моросящим. Но в двери я вошёл решительно, хоть и почтительно — шляпу снял, лицо сделал постным… За стеклом, как в кассе, сидел старикан полковничьего вида. Взглянул на меня, кивнул, как знакомому, и я прошёл в зал. Там был полумрак, только одна часть была освещена. Там был крест, а на нём было написано: «Бог есть любовь». Цветы. Таких свежих и нежных цветов не видел я на городских клумбах, ни в подарочных букетах, на выставках цветов, не говоря уже о ларьках и магазинах. Ни о чём я не думал, потрясённый тишиной и красотой. Подошёл к этим цветам, встал на колени и доски пола под крестом поцеловал. И мне всё рано было, смотрит ли кто на меня из тёмной половины зала или один я перед Богом, который — Любовь… Затем я поднялся и пошёл в полумрак пустого зала. Там стояли ряды стульев-полукресел, как в кино. Заметил я и одинокую фигуру сидящего человека, подошёл к нему. Он был отрешённый, задумчивый. Я сказал: «Простите, можно рядом с Вами сесть?» Он молчал. Совсем молодой, в простеньком опрятном тёмном костюме-паре, в «водолазке», молодой совсем, глаза карие с очень светлыми белками. Мне показалось, что он близорук, и я тут же увидел в его руке простенькие очки. Наконец он сказал-прошепелявил: «Прошу…» Помолчали. И он спросил: «Вы в Бога