Но все равно мы одна команда. Современный гамбургер невозможен без любого из своих элементов. Только моя бабушка в своем Богом забытом Новом Орлеане может вместо креветок положить в рисовую кашу мидии, а потом еще ей взбредет в голову сбрызнуть все соевым соусом. Не подумайте, что я смеюсь над старушкой, но уж очень это уморительно – одну и ту же еду каждый раз готовить по-разному, хотя бы в мелочах. В современной пищевой индустрии такое невозможно.

У нашей компании шестнадцать поставщиков маринованных огурчиков. Мы, разумеется, не сами выращиваем и маринуем огурцы, у нас не ферма, а промышленное производство. Каждый год мы проводим тендер, победители которого получают от нас заказ на поставку огурцов. Определенная рецептура, заданные размеры вплоть до количества пупырышков на огурце оговаривается в контрактах. Несколько старых надежных поставщиков освобождены от участия в тендере, с ними заключены долгосрочные соглашения. Поставки огурцов – моя главная головная боль. Поставщики огурцов рассеяны по всей Европе, и у меня теперь частые командировки. А я ненавижу самолеты. Я их боюсь. В самолете мне всегда хочется накрыться с головой пледом, ничего не видеть и не слышать. И проснуться на земле в пункте назначения. Но поскольку накрыться с головой нельзя, приходится здорово накачиваться спиртным. Однажды мы попали в зону турбулентности. Я сидел у окна и вдруг увидел, как трясется крыло. Мне показалось, что оно вот-вот оторвется. Неловко об этом вспоминать, но в тот момент я полностью утратил контроль над собой. Что-то кричал, требовал выпустить меня, дать парашют, сделать укол. Какой парашют? Мы пересекали Атлантику! Стюардессы со мной не справились, из кабины прибежал парень с нашивками. В конце концов они скрутили меня и уложили в проходе между креслами, мордой в дорожку. Какая-то мамаша все время отворачивала голову своей девчонки, чтобы та не смотрела на меня, потому что и на полу я продолжал кричать и лягаться, пока мне не сделали укол, как я просил. После укола я проснулся в Новом Орлеане. Салон был пуст, по ту сторону иллюминатора в небе плавилось солнце, наше знойное луизианское солнце, не то что здешнее, бледное, как энергосберегающая лампочка. Стюардессы сказали, что не могли добудиться меня добрые четверть часа и уже готовились вызывать врачей, чтобы меня вынесли спящего и отправили на обследование в госпиталь. Хорошо, что Фрэнк не узнал об этом. Нервишки стали ни к черту, на такой работе это неизбежно. Еще одну двойную, пожалуй. Со льдом, но без содовой.

Вы, конечно, хотите знать рецепт гамбургера? Хе-хе. Должен вас разочаровать – это строжайший секрет. Вы можете в любом ресторане разобрать гамбургер на части и увидеть, из чего он состоит: собственно гамбургер, соус, маринованные огурчики и лист салата, все это вложено между двумя половинками мягкой кунжутной булочки. Кажется, все элементарно, но как и из какого мяса сделана котлета? Почему булочка всегда мягкая? Каков состав соуса? Почему даже тонко нарезанные огурчики остаются хрустящими? Почему салат не вянет, даже если гамбургер проделал путь в тысячу миль, то есть километров, коль скоро мы в Европе? То-то же! Этого не знает никто. Я, разумеется, знаю, но вам не скажу. Не имею права, это черным по белому записано в моем контракте. Хотя ничего особенного нет. Гамбургер прост, как все гениальное.

О чем я говорил? Ах да, об огурцах. За огурцами нужен глаз да глаз. Эти гаденыши растут в самых разных местах и соответственно имеют различный вкус. При мариновании различия сглаживаются, но все равно остаются, что категорически запрещено. Покупатель должен получить один и тот же гамбургер в Толедо, в Осло, в Москве и на Северном полюсе. Недопустимы даже самые маленькие отличия. Поэтому время от времени мне приходится лично пробовать огурцы, которые поступают на конвейер, особенно если в тех краях, откуда они прибыли, случилась засуха, или заморозки, или еще какое-нибудь дерьмо. Да что там «время от времени»! Каждый день я съедаю не меньше пяти фунтов маринованных огурцов! Это два ваших килограмма, чтобы было понятно! От них страшная изжога, мой гастроэнтеролог говорит, что если я не перестану есть маринованные огурцы, то язва желудка обеспечена. Но я боюсь. Боюсь упустить какую-нибудь неправильную партию огурцов, недостаточно плотных, или с горчинкой, или полых внутри, или со слишком крупными семечками, и эти неправильные огурцы испортят компании огромное количество гамбургеров. От одной этой мысли меня бросает в жар. Фрэнк будет орать, как сержант на новобранца. Что-что, а это он умеет. С теми, кто допускает нарушения, Фрэнк бывает грубоват. Директора булочного цеха однажды из его кабинета увезли прямиком в больницу с сердечным приступом. У Фрэнка, конечно, самые благородные мотивы: мы должны быть лучшими, опережать конкурентов и все такое. Ходят слухи, что его собираются назначить президентом европейского отделения. И это правильно, Фрэнк заслужил повышение. Но общаться с ним иногда невыносимо, что правда, то правда. Пусть бы его поскорее отправили наверх. Поэтому я не могу рисковать моим местом. Оно слишком дорого мне досталось.

Бабушка при каждой встрече говорит: ты взлетел выше всех. Это так, в Новом Орлеане меня помнят и уважают. Но с огурцами нужно что-то делать, только от их вида меня начинает мутить. Еще бы – каждый день жрать одно и то же дерьмо. Нет-нет, я люблю ломтик маринованного огурца в гамбургере, без него гамбургер – не гамбургер, но сами по себе огурцы – жуткая дрянь. Очень надеюсь, что когда-нибудь их перестанут выращивать и начнут производить промышленным способом. Мой психоаналитик говорит, что у меня сформировалась фобия, для которой нет названия. Огуречная фобия – очень мило, правда? Ничего не поделаешь, успех в наше время дается нелегко. Попробую для начала уменьшить дозу. Еще двойную, черт бы побрал эти огурцы! Хотя бы неделю отдохну от них.

Что? Нет, на это раз не командировка. Я лечу домой. То есть не совсем так, мой дом там, где производят гамбургеры. Сначала это был городишко Стентон, штат Северная Каролина, потом Кливленд, теперь Европа. Но вырос я в Новом Орлеане. Когда мне было четыре года, мамаша сдала меня на руки своим родителям, а сама укатила в неизвестном направлении, и с тех пор я ее не видел. Об отце мне вообще ничего не известно. Я вырос в большом ветхом доме, полном всякой диковинной дребедени. Когда я был маленький, боялся, что дом рухнет и задавит всех нас во сне. Но он стоит до сих пор.

О, этот дом! Я так до конца и не обшарил все его чердаки, чуланы, сундуки, закоулки. Старики никогда ничего не выбрасывают, это верно. Каждый год я приезжаю в этот дом, несмотря на то что смертельно боюсь летать. Мне почему-то нужно бывать в этом доме и этом городе. Не скажу, что я провел здесь счастливое детство. Сверстники дразнили меня и издевались, девочки не обращали внимания. Еще бы, за тощего тихого мальчишку некому было заступиться – отца или старшего брата у меня не было. Наверное, тогда я твердо решил добиться успеха, стать лучшим. И в конце концов все получилось. Из моих мучителей не вышло ничего путного. Они все так и остались в этом городишке – и Джейсон, и Том, и толстый Каспар, и даже наша красотка Эйприл, – а я сумел вырваться. Я директор цеха на крупнейшем европейском заводе, а они никто. Я даже благодарен этим засранцам, они дали мне такого хорошего пинка, что я, как ракета, оторвался от земли и вышел на космическую орбиту.