Так вот свекровь фыркала и плевалась, нарочно одну сосиску на пол уронила, а потом, напившись чаю, долго бухтела про то, что замужняя женщина должна готовить, что никого не интересует, как она себя чувствует, потому что муж должен, придя с работы, иметь полноценный и калорийный ужин. И что если я такая больная и немощная, то зачем вообще замуж выходила…

В общем, она долго разорялась, у меня не было сил, чтобы ей ответить. Михаил, как обычно, удалился в свой кабинет — кстати, зачем он ему, мне до сих пор непонятно. Конечно, стоит у него там компьютер, но все вопросы он решал в офисе, а на этом в игры играл или музыку слушал, не знаю… В социальных сетях он не зависал.

Короче, свекровь в конце концов утомилась и ушла спать, а я осталась мыть посуду. Кстати, сама она готовить абсолютно не умеет. И муж, насколько я знаю, у нее если и был, то быстро весь вышел — во всяком случае, Михаил про отца никогда ничего не говорил. Я не спрашивала, потому что сама отца не помню, он разбился на машине еще до моего рождения.

В общем, Василий съел все макароны и попросил добавки, потом поблагодарил вежливо и ушел к себе. Я прибралась на кухне и тоже ушла, потому что Оська, набегавшись за день по участку, отказался от вечерней прогулки.

Так что мы пошли спать, а когда проснулись, наш хозяин уже ушел. Я задумалась было, куда он ходит, то есть, наверное, где-то работает, но спросить вечером было неудобно. Раз он ничего у меня не спрашивает, значит, я тоже не буду.

Я разморозила фарш, что купила третьего дня, и решила пожарить котлеты, а Оську накормила остатками макарон, добавив туда немного фарша.

— Лопай что дают, — наставительно сказала я, — тут корма для собак не продаются, а ехать куда-то мне пока нельзя.

Оська понял, что я никуда не уеду, и съел все без капризов. Вообще, на свежем воздухе у него очень хороший аппетит.

Потом я решила заняться участком.

Участок возле этого дома был большой, но сильно заросший и вообще запущенный. Ясно было с первого взгляда, что хозяин участком совершенно не занимался, не было у него ни цветника, ни огорода.

Вдоль забора, ведущего на улицу, росли клены — высокие, ветвистые. Сейчас у нас начало ноября, хоть и непривычно тепло для этого времени. Но листья с кленов давно опали и лежали внизу малосимпатичным шуршащим ковром. Оська рылся в них с упоением, и порядка от этого не прибавлялось.

Я нашла в сарае грабли и долго сгребала листья в кучу. С другой стороны участка вдоль забора росли когда-то кусты смородины, опять-таки я обнаружила это, исследовав опавшие листья. А за домом были когда-то грядки, сейчас безобразно заросшие пожухлой травой. Еще торчали два каких-то кривых дерева, в которых я с изумлением опознала яблони. И то только потому, что под ними валялись сгнившие яблоки, от которых шел винный дух.

Вышло редкое осеннее солнце, и я посмотрела на дом. Старый, с облупившейся краской и кое-где треснувшими стеклами, он был красив. И как же здорово смотрелся бы, наверное, в багряной листве кленов! Или летом, если перед домом была бы клумба с георгинами… Или весной, когда весь участок покрыт первоцветами…

Не помню, говорила я или нет, что люблю цветы. Это у меня от мамы. И у себя в небольшом садике были у меня клумбы и ящики с цветами, посаженными в память о маме. Свекровь только фыркала и посмеивалась, но не препятствовала моим занятиям.

Оглядев участок, я решила, что сделала все, что могла. Надо бы еще кусты подстричь и сухие ветки на яблонях обрезать, но это уж пускай хозяин решает. А пока я вышла за калитку, чтобы убрать у забора те же опавшие листья кленов.

И тут же налетела на меня Нюша-продавщица.

— Слыхала? — спросила она, признав во мне свою, раз живу здесь.

— Про что?

— Как про что? Кто эти-то оказались, которых убили?

— Да нет, откуда? — Я невольно вздрогнула, вспомнив, в каком виде нашли трупы.

Нюше все было нипочем. Она оглянулась по сторонам и вполголоса выдала мне информацию:

— Это Танька Копылова, которая возле почты жила! У нее мамаша из ума выжила, из дома не выходит! А она работала в городе, в больнице сменной медсестрой — сутки через трое. Как раз у нее выходные были, там и не хватились. А мамаша полоумная молчит, только в стенку стучала, когда есть просила.

— И никто не услышал?

— Да она всегда стучит, все уже привыкли! — отмахнулась Нюша. — Ты слушай, значит, как хватились там, в больнице, позвонили, а попали в полицию. Ну, те-то, в полиции, все тихарили, опять-таки трупы в таком виде, что и опознать невозможно.

— А кто второй-то, узнали?

— А вот тут самое интересное. — Нюша блеснула глазами. — По телефону его определили, оказался жилец, что у Семеновны комнату снимал. Семеновна — бабка строгая, верующая, сразу его предупредила, чтобы никаких пьянок-гулянок и никаких баб чтобы не водил. Ну, он согласился. И теперь получается, что с Танькой у них это самое было. Потому как к себе она его позвать не могла, к полоумной матери-то… Бегала, значит, к нему, а потом ночью возвращалась, а он ее провожал. Вот тут их, получается, и убили…

— Ужас какой! — пробормотала я.

— Ага, стало быть, она с жильцом этим вовсю крутила, а мы-то ничего не знали… — И Нюша побежала дальше разносить новости.

Я же нагребла большую кучу листьев и решила их сжечь, поскольку если оставить их на улице, то снова ветром разнесет.

Для этой цели я достала из сарая тачку и перенесла листья на участок. Место для костра я выбрала в стороне, точнее, не выбрала, а нашла. Там была старая железная бочка без дна, наполненная золой и остатками сгоревших сучьев. Да, пожалуй, слишком много золы, некуда листья класть.

Я перевернула бочку и расчихалась от поднявшейся в воздух золы. Оська вертелся рядом в полном восторге, затем схватил что-то из кучи и побежал к дому.

— Назад! — закричала я. — Стоять!

Не хватало еще, чтобы он эту грязь притащил в дом, потом не отмоешь ни его, ни полы.

Все же собака у меня не совсем бессовестная — Оська остановился и бросил то, что держал в зубах, на землю. Я подошла и наклонилась, чтобы рассмотреть. И увидела, что это остаток резинового сапога. Того самого сапога, который я видела