– Погляди сперва, что там! Вдруг… – но Сара уже нырнула в окошко. Шурка пролез следом. Потом протиснулась Елена Петровна. Широкие бедра пропихнулись с трудом. Наконец, извиваясь так и сяк, и она упала внутрь.

– Вы тут? – тут же осведомилась. Шурке не хотелось отвечать. Но он отозвался:

– Тут.

Нащупал на полу выбитую доску. Поднял, пристроил на окно. Не преграда, конечно. Одним щелчком выбить можно. Но хотя бы их убежище не будет заметно снаружи.

Он сел у стены. Тут же тихо привалилась рядом Сара. Шурка погладил ее по голове, обнял.

Вздохнула невидимая Елена Петровна. Она уже не тряслась. Энергично вытирала, сушила волосы шарфом.

– Тут хотя бы теплей. Между прочим, я готова признать чужую точку зрения, если аргументы убедительны. И не противоречат моральным правилам комсомольца.

– Дело ваше, – оборвал разговор Шурка. – Дайте поспать.

Сунул ладони себе под мышки, сжимаясь поплотнее. Но Елена Петровна только передернула толстой шкурой, как слон, которого пытались поразить щепочкой.

– Хорошо. Тогда что это такое было? Не говори мне, что это были наши сфинксы. Наши совсем не такие. У них бородки. И они, если хочешь знать, вовсе не женщины.

– А кто?

– А фараон Небмаатра.

Шурка хмыкнул. Но смущенно: он этого не знал.

– Он же известный как фараон Аменхотеп Третий, – продолжала Елена Петровна. – Кстати, довольно миролюбивый правитель. Всем фараонам тогда полагалось зваться Аменхотепами.

– Как ищейкам из угрозыска прямо. Все собаки – Туз Треф, и так уже много лет.

– Вроде. Этим сфинксам больше трех тысяч лет.

– Не может быть. Ленинграду же не три тысячи.

«Потому что ты двоечник», – хотела одернуть Елена Петровна. Но почему-то не стала. А мягко сказала:

– Нет, конечно. В этом ты прав. Но и противоречия здесь нет. Их отыскали в Египте, раскопали, привезли в наш город на корабле и установили только в девятнадцатом веке.

Она увидела, что мальчик расплел руки на груди, слушает с интересом. «Неужели это… ласка?» – задумалась Елена Петровна, потому что «ласка» раньше ей казалась чем-то сопливым и слащавым, а оказалось, что это просто внимание и серьезность: так всё просто?

Она умолкла, размышляя об этом. Молчал и Шурка. Только думал о другом. Припомнил гранитных сфинксов у Невы. По ту сторону города. Бородки в самом деле были. Крепкие и твердые, похожие на привязанную под подбородком морковку.

– Не знаю, – сказал он.

– Чего? – не поняла Елена Петровна.

– Ничего, – буркнул Шурка. – Давайте отдохнем.

– Ладно… Утром сразу пойдем в милицию, – прошелестела, закрывая глаза, она.

– В милицию…

Выяснять, какая по эту сторону в Ленинграде милиция, Шурке не хотелось. Он теперь уже не уверен был даже на счет тех матросов, что выбежали к ним на набережной. Лица их он разглядеть не успел. Были ли у них вообще лица? Пробормотал:

– Кто его знает, от кого нам придется бегать утром.

Елена Петровна распахнула глаза:

– Утром это не кончится?!

Шурка закрыл глаза, сделал вид, что спит. А та всё донимала:

– Как это понимать? Кто все это вообще устроил?

Шурка смежил веки крепче. Изобразил, что сопит. Засопел в самом деле. Но тут же взбежал опять наверх, будто по ступенькам: стук, стук.

Кто-то стучал по доске. В окно. Шурка смотрел на его подрагивающую тьму. «Доска упадет внутрь… схватить… врезать», – работала голова. Кто бы ни влез.

– Ы-ы-ы-ы, – тихонько подвыла Елена Петровна.

Доска упала внутрь. Шурка ринулся к ней. Схватил, замахнулся.

Различил в окне чугунные штрихи набережной. Встали сапоги.

Сапоги были начищенные, тугие. На каждом жирно блестела лунная дорожка. Скрипнула в талии портупея. От наклона качнулись, звякнули медали. А потом весь мир заслонила физиономия с рыжим огоньком в углу рта:

– В прятки играем?

Майор оглядел темный подвал. Вынул изо рта папиросу:

– А доска зачем?

Шурка отбросил ее. Подошел к окну, схватился за пустую раму.

– Ты же вроде мне не веришь, – насмешливо заметил Майор. Не спешил протягивать ему руку. – Что тебе надо?

Показал сверху запястье, на котором светились зеленоватые точки в круг и два штриха стрелок: короткий и длинный.

– Скоро полночь. Так что отвечай быстро и коротко. Может, соглашусь. Может, нет.

И Шурка выдохнул:

– Бобка… Он взял глаз и пошел искать Таню. Я должен его догнать.

«Странно, – поразился Бобка. – У дятла нет глаза».

Вместо черной бусинки справа у дятла было пустое розовое устьице. Но птице это будто бы не мешало. Сверху сыпанула звонкая дробь.

«Ерунда, – успокоил себя Бобка. – Это не зоопарк. А дикая природа. Все едят всех. Бывает».

Но мысль уже проскочила: «И у оленя ведь глаза тоже не было».

Когда они спускались в ложбину, олень поднял изящную голову-лодочку, повел ноздрями, и тут же перемахнул в кусты, показав пятнистый бок. Но Бобка успел заметить: глаз был карий, внимательный, влажный. Только один. И пустая глазница справа. «Конечно, просто совпадение». Это вам не зоопарк.

– Мишка, послушай, – все же позвал Бобка.

Мишка уверенно топал вперед. Работал ситцевыми ножками. Крутил головой. Вид у него был здоровый, энергичный, целеустремленный. Нельзя желать лучше. Или можно? «Верхние лапы», – вдруг забеспокоился Бобка. Мишка прижимал их к туловищу. Не мотал взад-вперед, как мотают руками при ходьбе.

«Может, я их как-то туговато пришил», – засомневался Бобка. Но тут же бросил это. Гордость опять заполнила его. «Хорош!» – залюбовался он.

Я его сделал. Мой мишка.

Бобку восхищало в нем всё. Как он ловко топает. Как подпрыгивают в такт узорчатые цветочки на спине, голове, лапах. Как он смешно наклоняется, оттопыривая круглый зад: что там? – подобрал какую-то палочку. И давай ею ковырять в коре дерева. Вид серьезный. «Такой потешный», – умилялся Бобка. Пролетела бабочка – мишка внимательно проводил ее качающийся полет. Выронил палочку, потопал дальше. Мишка шел то быстро, целеустремленно. То останавливался, разглядывал что-то на земле, на стволе дерева, просто в воздухе перед собой. Вдруг сворачивал. Вдруг топтался на месте. Снова топал.

– Мишка, ты ничего случайно не заметил… такого?

Мишка не ответил.

«Значит, ерунда», – тут же успокоился Бобка. Он шел за ним, тая одновременно от нежности и страха. Дорогу он не знал. Он ее даже не видел.