Которые Бобка сам вырезал из ситцевого фартука. Которые Бобка сам тщательно прошил стежком «козлик». Которые Бобка сам набил вынутой из матраса ватой.

Жалость и вина сдавили Бобке сердце. «Он же не просил, чтобы его делали».

Бобка протянул свои. Мишка подтянулся, припал, ткнул морду Бобке в шею и затих.

Бобка поднял руку и погладил туго набитую спинку.

Все, что он теперь мог, он должен был – думать, решать, делать – сам.

* * *

Сару Майор вытащил из окошка за шиворот, как котенка. Поставил на ноги. Она одернула платье, тут же схватила Шурку за руку, спряталась за нее, показывала лишь краешек лица – наблюдала за незнакомцем в форме.

– Ну ты и компанию с собой приволок, – недовольно заметил Майор.

Елена Петровна стояла, скрестив ноги: стыдливо прикрывала одной дырку на колене другой.

– Виноват, вы в туалет хотите? – безжалостно поинтересовался Майор. Елена Петровна стала цвета знамени гвардейского полка.

– Да и вы, гляжу, не один, – парировал Шурка. У парапета поблескивал черный автомобиль. Капли тряслись на его лакированных крыльях. В окошке водителя маячила рожа: будто пенек с сучком-носом.

– А, считай один. Это же Ложкин.

Увидев, что на него смотрят, водитель заглушил мотор. Тут же, словно сняли покров, стало слышно сдавленное рычание. Рычали двое. В арке. Так, как это делают кошки: подвывая животом. Шурка различил в свежем речном воздухе запах тухлятины. Елена Петровна вытаращилась, попятилась, пока не уперлась задом в ограду.

– Вижу, прошлая встреча прошла в теплой дружественной обстановке, – прокомментировал Майор. – Ну вы даете. Сразу драться.

– Вы, я погляжу… – настырно начала Елена Петровна.

Майор вынул из-за отворота шинели бумажку. Смял, скатал. Пульнул в темноту.

Из арки ответило шипением.

– Это же совсем котята.

– Котята? – не поверил Шурка. Прислушался к темноте в арке. Мягкая возня. Шуршал бумажный шарик.

Бах! – вздрогнули все трое. Водитель молодцевато выпрыгнул, хлопнул дверцей – в тишине ночи звук этот грянул, как выстрел.

Водитель вытянулся во фрунт:

– Гвардии ефрейтор Ложкин.

Выкатил грудь, показал медали. Под погоном торчала свернутая пилотка.

– Молодец, Ложкин, – Майор оглядел его, будто видел впервые (Ложкин смотрел вперед, не мигая). Похвалил. – Как говаривал один царь, не помню, какой по номеру, – царей этих больше, чем собак в ленинградском уголовном розыске… Солдат должен иметь вид лихой и придурковатый. Чтобы своим разумением не смущать начальство. А вообще, горячо рекомендую: жулик, каких поискать.

– На себя посмотрите, – пробурчал Ложкин.

– Дисциплинка… А ну! Смир-на!

Ложкин хлопнул себя руками по бокам. Еще больше выкатил грудь. Глаза сделал стеклянные. Очевидно оба ломали какую-то свою давнюю комедию.

Елена Петровна глядела круглыми глазами. Губы были сжаты в нитку, она подвывала, не размыкая рта: «Ы-ы-ы-ы-ы». «Сейчас опять захохочет. Еще не хватало», – подумал Шурка. Сара так и показывала из-за Шурки лишь висок и черный глаз.

– Извините, – вмешался Шурка. – Скоро полночь.

Майор отмахнулся:

– Полночь настанет, когда я скажу. Головной убор, – прицепился он к Ложкину. Тот засуетился, вынул пилотку, развернул, пристроил на голову, подернутую рыжеватой, как задок у шмеля, щетиной.

– Вот так, – успокоился Майор. – А то что подумают гражданские.

Шурка закатил глаза. Майор его передразнил. Шурка хотел было надуться, но решил сделать вид, что не заметил.

Ложкин подскочил к автомобилю. Распахнул дверцу на заднее сиденье.

– Прошу, – пригласил Майор. И тут же придержал Шурку за плечо. – Женщины и дети вперед.

Шурку обожгла досада. «Умеет же он задеть». Елена Петровна торопливо полезла внутрь. Она бы и в канализационный люк полезла. И в водопроводную трубу. Хоть куда. Только бы подальше от рычания, от запаха тухлого мяса, от «котят». Опасливо перебралась к ней Сара.

Шурка захлопнул за ней дверцу. Сейчас он ему докажет.

– А я на подножку прицеплюсь. С ветерком.

Майор обогнул его, повернул хромовую ручку, раззявил квадратную дверцу и очень серьезно сказал только:

– Сядь. Внутрь.

Шурка понял, что он не шутит. Сел. Дверца захлопнулась. Сиденье рядом поскрипывало. Шурка обернулся. Понял, что это трясется Елена Петровна. Зубы у нее постукивали. Сара прижимала к себе куколку.

Майор плюхнулся рядом с водителем, вытянул из-под себя полу шинели. Ложкин повернул ключ. Машина затрясла их всех. Зажглись, встали впереди, показав булыжную мостовую, два конуса света. От них метнулись глубже под арку две тени. Шурка успел заметить круглые огоньки глаз. Ложкин крутанул руль, зашлепал, перехватывая ладонями по дуге. Одноглазый Майор успел схватиться за кожаную петлю, что болталась у самого его виска. Все повалились налево, стукнулись плечами. Ложкин заложил другой поворот. Все повалились направо, стукнулись еще раз. Потом опрокинулись назад, вдавив кожаную спинку. Машина полетела вперед. Выскочила на простор Дворцовой площади.

Здесь было светлее – от простора, от неба, от луны. Длинная тень колонны пересекала ее из центра, как стрелка часов.

«Полночь уже или нет?» – прижимался лбом к самому стеклу Шурка. И вскинулся. Тихо, как будто брел вброд через серебряное озеро, площадь пересекал бычок. Повернул человеческое – щекастое, детское, с носом кнопкой – лицо вслед автомобилю. В пухлой руке он держал небольшую пику. Шурка упал обратно на сиденье. Елена Петровна сидела в профиль, веки сжала, губы беззвучно бормотали. Сара вперилась вперед: у нее был свой способ не увидеть лишнего. Шурка обернулся всем телом. Человек-бык все еще виднелся в заднее оконце. Все еще глядел машине вслед. Копнул копытом. Качнул хвостом. Не опустил пику.

– Не дразни его зря, – бросил, не оборачиваясь одноглазый Майор. – Просто теленок.

– Так точно, – ответил Ложкин. То ли майору, то ли Шурке. Насмешливо поймал его взгляд в зеркальце на ветровом стекле. Кивнул, подмигнув рыжей бровью:

– Барышню не укачало?

Шурка обернулся на Елену Петровну. Она была бела, как сахар. Бормотала беззвучно с закрытыми глазами. Может, шпарила наизусть «Памятку атеиста».

Шурка опять обернулся в заднее окошко. Теленок брел своей дорогой. Тень его напоминала стол с вазой на краю.

– К Адмиралтейству идет. Там гнездо, – спина Майора терлась, поскрипывала о сиденье.

Шурка стал смотреть вперед. Между Ложкиным и Майором.

Лунное озеро Дворцовой площади осталось позади. Машина нырнула во мрак Арки Красной Армии.