— Пусть только попробуют — говорит Ленка — Надя, на тебе список подозрительных, кто с Украины приехал, и просто с украинскими фамилиями. А особенно, уроженцы западных областей. Ну и охранять тебя будем, как после прошлогодней истории с англичанами. С Вороновым договоримся, ребят из полка НКВД подключим.

— Она у меня в охране — я киваю на Лючию — про меня разболтала, а про себя молчок? Спросите, за что у нее орден Боевого Красного Знамени, и еще итальянский от самого Папы Римского. Она была в числе лучших партизан-гарибальдийцев, специально отобранных в помощь группе Смоленцева, когда они самого Гитлера поймали и притащили живым! Юрка наш фюрера лично взял, а она ему спину прикрывала, ни на шаг не отходя, даже в рукопашной дралась — так что не смотрите, что такая скромница на вид. Ее муж за это — Дважды Герой, ну а ей орден, по праву! И в Киеве меня спасла.

У девчат глаза как плошки. А Лючия засмущалась. Это тебе маленькая плата за твою болтовню, вот попробуй теперь не соответствовать! «Ты назначен быть героем — так будь им». Ничего личного, подруга — так и меня Пономаренко в Киев бросил, как щенка в воду, то ли научится плавать, то ли утонет… Не буквально, конечно — провали я там дело, просто вычеркнули бы меня из списка «перспективных», оставайся лишь товарищу Лазареву женой, и не больше. Так я и итальянке сейчас — а ты на что способна, сама по себе? Мы тебе поможем, подскажем, поддержим — но на буксире тянуть не станем.

И Лючия, кажется, почувствовала, и вызов приняла! Плечи расправила, улыбнулась — и всем стало понятно, что итальяночка свое место возле Юры Смоленцева, героя, легенды и первого парня на этой деревне, занимает по праву. Впрочем, девчатам и спорить не о чем — точно знаю, что у Ленки, Насти, Нади и Светы уже избранники есть, в экипаже К-25! Ну а вид неподобающе нарядный — так тут не киевский ЦК, а мы не «товарищи брекс», сами в форме почти не ходим, и все местное начальство с этим давно смирилось. Как Юрка Смоленцев нас однажды назвал — пантерочки мы, мурчим, в клубок свернувшись, такие мягкие и пушистые, а когда надо, то за врагом без устали и в горло ему клыками. Кстати после киевских приключений думаю, одного русбоя нам мало — Лючия рассказывала, как ее Смоленцев в «лабиринте» гонял, так надо и мне научиться, и девчонкам — а то боюсь, спокойной жизни нам не будет, еще какой-нибудь Василь Кук на пути попадется, и ведь если бы не тренировки в «шаолине», не быть бы мне сейчас живой!

И еще, поняла я после Киева, что власть, это не почести, а огромная ответственность, и тяжелая, иногда и грязная работа. За которую никто из армии и ГБ, насколько мне известно, не был награжден. Не привыкла я еще списывать наших людей в «неизбежные потери». А больше пятисот пропавших без вести — кто сгинули неизвестно куда, их родные ищут и не находят, ни среди мертвых, ни среди живых? В мирное время пропавшие — а сколько там милиционеров, коммунистов, комсомольцев погибло? Из бригадмильцев, кому я сама поручения давала, тоже не все вернулись. А хлопчик шестнадцатилетний, Марко Капелюх, один из тех, кто наши листовки расклеивал, был схвачен бандеровцами, и они его просто растерзали, бешеной толпой! У десантников, кто на Подоле оборонялись, и ОУНовскую сволочь к «Кузнице» так и не пропустили, погибло пятьдесят шесть человек. Да и в больнице, что наши разнесли вместе с бандеровским штабом, оказывается, часть медперсонала оставалась, мобилизованная для ухода за ранеными, бандеры там госпиталь свой устроили. Юрка бы мне объяснил, что войны без потерь не бывает, умом я с ним согласна, а принять не могу. В партизанах мне легче было, там я лишь за себя одну отвечала — а тут за всех, кому имела право приказы отдавать. Наверное, оттого женщин-генералов и не бывает.

— Аня, да будь ты спокойна! — сказала мне Лючия, когда мы однажды вечером сидели одни — ведь те, с кем мы в Киеве сражались, это фашисты? Значит все, в войне против них погибшие, даже если грешники, попадут прямо в рай, так ведь сам Папа объявил? Ну а бандеровцы — в преисподнюю, на вечные муки.

— Это если католики — отвечаю — а я так вообще в бога не верю.

— А это неважно! — говорит Лючия — мне мой муж рассказывал, как вашего православного священника слушал. Что Бог, он один, и лишь по-разному называется, что у католиков, что у православных, что даже у мусульман. И что дела наши богу более угодны, чем молитвы — а потому не верящие, но и не грешившие, тоже в рай попадут, ну не в ад же, бог справедлив?

Вот уж истинно мне мой Адмирал рассказывал — итальянцы вовсе не религиозные фанатики, а просто знают, что бог есть, и с этим живут. А Лючия меня иногда поражает — своим смирением там, где я бы взбесилась, и наоборот, близко принимает то, чего я бы и не заметила. С этого следующая история наша и началась.

Скучать тут не приходилось. Дядя Саша снова в Москве — значит, обеспечение безопасности Проекта на ком? Вы правильно поняли, на мне. Вдобавок, как по указанию Пономаренко, должность Инструктора ЦК за мной осталась, а значит и все по партийной линии. А Партия у нас руководящая и направляющая — нет, напрямую приказывать директору Севмаша, или товарищу Курчатову я права не имею, однако не только могу, но и обязана обратить их внимание на любую проблему, показавшуюся мне важной, а при непринятии мер доложить о том в Москву. Так что — завод, Второй Арсенал, Корабелка, горком. И самообразование! Поскольку, насмотревшись в Киеве на стиль руководства Кириченко, совершенно не хочу быть как он — судить, не разбираясь в предмете. Пусть не досконально, на то специалисты есть — но хотя бы уметь вовремя вопрос задать. Так что мои неофициальные посиделки с товарищами учеными, и разговоры на умные темы имели для меня глубокий практический смысл. Благо, допуск у меня был по высшей форме, собеседники это знали — и тут уже вступало извечное мужское, перед красивой женщиной перья распушить и язык распустить. И мне было чем себя занять, когда моего Адмирала рядом нет. Ну а когда К-25 у стенки Севмаша стоит, то хотя бы полчаса, а то и час на наши ежедневные прогулки, хоть по парку сразу за проходной, это дело святое!

Лючию сначала поселили в общежитии с девчонками, а как допуск оформили по-полной, к нашим секретам (кроме «Рассвета», главной нашей Тайны), то переехала она в соседнюю со мной квартиру. В ту самую, где я жила, когда была еще не Лазаревой а Смелковой — на одной площадке с квартирой Михаила Петровича (теперь нашей общей), и в смежной стене дверь сделана, можно даже на лестницу не выходить. Хотя иногда (когда мой Адмирал в море уходил) мы вместе и в общежитии на Первомайской оставались, для нас всегда спальные места и стол находили. На пять минут зайдешь, тут же чай появляется, печенье, домашнее варенье — и девчата Лючию в оборот берут, расспросами об Италии, и как там воевали партизаны-гарибальдийцы, и про жизнь вообще — вплоть до того, а каковы итальянские мужчины в обхождении, и что в Риме носят. Итальяночка наша за словом в карман не лезет, и по-русски уже почти нормально говорит — в общем, мир-дружба, тем более что Народная Италия считается страной коммунистической, и нашим союзником. Только имя римлянки для наших непривычно — и зовут ее в разговоре кто как, Люсей, Людой, Людмилой, Милой.

И еще, девчата, на нас глядя, стали к шляпкам вуали прицеплять. Где взяли — тюлевую занавеску разрезали? И тут же объяснение придумали: