И вот я в Нью-Йорке. Как договаривались с Довлатовым. Но не довелось. Теперь мой вечер будет вести не он, а наши общие дружбаны – Вайль и Генис. А он умер как-то нелепо, неожиданно – так казалось со стороны. А когда появляешься здесь – чувствуешь: нет, не неожиданно. Причина главная – тяжесть! В этом городе почему-то ощущаешь большую тяжесть, чем в Питере. И даже я, приехавший ненадолго, чувствовал нарастание ее. То же метро. У нас случайно поехал не в ту сторону, заметил – тут же спокойно вышел, пересек зал, сел на встречное направление и приехал куда хотел. А тут, если расслабился и сел не туда, выбираться будешь долго и трудно. Ошибаться совсем нельзя! Ты под прессом! Но Америка и воспитывает. Приехав сюда талантливым разгильдяем, Довлатов именно здесь стал серьезным писателем. Бросил разглагольствовать, как его не печатают в России, заставляют лгать – а сел и про это написал. И показал колоссальную свою силу – и хитрость: стал великим страдальцем, создателем смелой литературы, не печатаемой в России! При этом все то, что напечатал в России, тихо выбросил на помойку. Что же за шедевры его там зажимали и не печатали? Уже неважно! Победителей не судят! Хотя первое свое творение, которое она сам признал стоящим и переиздавал – «Компромисс», написанный в Вене, по пути в США, когда из писем Лены он понял, что жизнь в Америке его ждет гораздо более жесткая, чем раньше, – там сваливать на бесчеловечную систему свои неудачи – дохлый номер! И лишь тогда взялся по-настоящему. Точный «автопилот»: время рассчитал четко. Любой успех в советской России всю бы его репутацию подкосил! Гениальный писатель – всегда еще и гениальный «лоцман» своей судьбы! Даже «Зона», которую как бы гнобили в России, сделана в Америке – не случайно там включены уже нью-йоркские сцены. Да, жизнь писателя не проста. Но остаются лишь книги. Они и есть результат и окончательный портрет. Вдруг представил себе его двойника – оставшегося и до сих пор жалующегося по пивным на козни обкома. И таких немало – в пивных. А в Америке как-то более принято работать, чем скулить. Хотя и местные, «антикоммунистические обкомы», тоже его душили, вербуя в свои ряды, и он вырывался. Но в Америке как-то не принято подолгу сидеть в луже. И он сделал, что намечал. Он подарил этой стране, этому поколению прелесть русской прозы – до этого тут любили все только американское. А всем нашим эмигрантам дал героя, которого они полюбили. Именно при нем – и его друзьях – радиостанция «Свобода» заговорила по-нашему, теперешним языком, а не прежним советско-антисоветским. Вся вольная, озорная новая Америка, состоявшая из прежних наших аспирантов и вольнолюбивых сотрудников режимных НИИ, заимела наконец своего собственного писателя! И как они любили его – за то, что он с ними, здесь, помогает жить! Потому и очередь из машин, въезжающих под дождем на кладбище, была бесконечной.

Вчера отчасти были и поминки, считай, с его ближайшими корешами… А я, как он уехал из Питера, так и не увидел его!

Появляются, как-то ехидно улыбаясь, Генис и Вайль.

– Ну что… желание посетить какой-нибудь музей не появилось? – интересуется Генис.

– Пока нет! – вздыхаю.

– Что же нам с тобой делать тогда? – куражится Александр.

– А ты на русский конгресс его с собой возьми, – усмехается Петр. – Получит удовольствие!

– Ну ясно. Пользуетесь моей беспомощностью.

– Что делать? Ты выдан нам на поруки, на перевоспитание! – «сокрушается» Вайль. – …Ну ладно уж! – добродушно добавляет. – Мы не садисты, войдем в твое положение!

– А заодно – и в наше! – усмехается Генис.

– Как, прямо здесь? – Я сглотнул слюну.

– Нет! – отрубил Петя. – Второй раз на нарушение трудовой дисциплины мы не пойдем! Даже ради тебя!

– Ясно.

– Дикарь! – усмехнулся Александр. – Для этого здесь существуют китайские рестораны!

– Да-а?! – искренне обрадовался я.

Китайский квартал: тесная толпа движется по улице пестрых, шумных, пахучих кабаков – некоторые даже без передней стены. Входи, наслаждайся запахами и, надеюсь, не только ими. Заходим, садимся.

– «Серебряный дракон»! Любимый ресторан Бродского, – с гордостью произносит Александр.

– Так что отчасти это и культурная программа! – добавляет Петр.

Я мог бы рассказать им, что только что выступал с Бродским, в «Коннетикат-Калладже»… но – не тот момент. Ближе к делу! Да – драконы тут на всех стенах, выпуклые и плоские, но сила не в них.

Улыбающиеся китайцы (может, улыбаются неискренне?.. но это неактуально) начинают метать нам на столик кувшинчики, котелки, пиалки с дразнящими ароматами… Появляется пузатый, желтоватого стекла графинчик с драконами. Петя профессионально разливает – вровень всем. Со стоном сладострастия пьем.

– Ну а теперь, – Петя разливает, – за тебя! Мы ведь – твои «утящиеся», как ты написал. Когда ни денег, ни работы тут не было, сильно ты нам помогал. В скверике выпивали – но без закуски. Вспоминали тебя!

– Тобой фактически закусывали! – подхватывает Саша. – «Помнишь, как у Попова: «Бабочку поймали, убили, сделали первое, второе, три дня ели!» Ну, за тебя!

Чокаемся, пьем. Едкие слезы счастья текут по щекам. Вот, оказывается, зачем я приехал сюда!

– Ну вот! – откинувшись, произносит довольный Вайль. – Понял теперь, что значит культурно опохмелиться?

– Да-а-а!

– Ну все! – Петя, заслонив собой окно, встал. – Пошел пахать!

Какая тут жизнь у них – долго не посидишь.

– А я? – тоже поднимаюсь.

– Спокойно! Я с тобой! – произносит Генис.

Но – не надолго. Торопится и он.

– Я, к сожалению, должен идти. Ну что? Еще графинчик? А часов в шесть ты приползай к нам – Марина тебя дотащит.

Ну да! И Ефимов нас снимет с автобуса. «Вот что делает с личностью советская система!» – подумает он и в данном конкретном случае будет прав. Ну нет уж! На берегу Гудзона я поклялся покорить этот Город, «сгрызть это яблоко» – и я сделаю это!.. И что? Никогда столько не пил, как почему-то здесь! Притом что другие не пьют – только я. Да я вообще раньше не пил, но здесь почему-то беспробудно. Но чувствую, что иначе не выдержать. Алкоголь мне тут – единственное горючее. А думал, наоборот, что буду собран и трезв.

– Я с тобой! – Я поднимаюсь тоже.

– На Конгресс? – удивляется Генис.

– А что здесь странного? – произношу я. – Он же русский?

Роскошный отель «Хайятт». После «полдника» у китайцев мы с Генисом, сытые и довольные, взираем на собравшихся слегка свысока: «Что еще за проблемы тут у них?»

– Сейчас начнут выступать участники «Ледового похода», – шепчет Генис. – С Гражданской войны, но – с другой стороны!

– Ну что ж, послушаем и с другой! – Я настроен в целом благожелательно.

– А сейчас поставят вопрос: почему нас нет ни в Сенате, ни в мэрии, – шепчет Генис.