спадет, но это маловероятно, ведь еще два человека будут топтать ковер.

Роскошная гостиная, в которой мы располагаемся, это святыня, в которую в детстве нам запрещалось заходить под каким-либо предлогом. Никогда не понимала, почему. Это ведь просто комната. Мне всегда интересно, было ли это каким-то святилищем. Может тут хранится чей-то прах? Драгоценные артефакты? Семейные секреты? Нас с Джилли несколько раз ловили, когда мы пытались проскользнуть сюда. Мы пытались замести следы. Но каждая попытка была провальной. Каким-то образом мама всегда узнавала. Ради всего святого, у нее есть гребешок для ковра! Гребешок. Для. Ковра. Кто расчесывает чертов ковер? Это же ковер.

Пока продолжается скучная дискуссия, я решаю воспользоваться возможностью и на несколько минут сбегаю от семьи. Убедившись, что вдавливаю пальцы в ворс ковра, плетусь на кухню за стаканом холодного чая. Несмотря на все недостатки, она делает отличный сладкий чай. На часах всего 10 утра, но день обещает быть действительно жарким, что довольно необычно для конца сентября. Стакан холодного чая прекрасное спасение от жары.

Я останавливаюсь на полпути к кухне. Киллиан стоит слева от холодильника. Между нами нет и метра. Он пялится на меня. Его глаза горят. Я знаю, это из-за меня. Хочется развернуться и снова броситься в безопасные руки Кэла, но, черт возьми… чая я хочу больше. Меня до боли мучает жажда. И я не позволю его блуждающему по мне взгляду остановить меня. Как бы не хотелось избегать его остаток жизни, но это просто невозможно. Мне нужно просто набраться жестокости, что бы он не смог больше проникать в мою душу.

Ух. Неудачный выбор слов.

— Выглядишь сногсшибательно.

— Спасибо, — строго отвечаю, пытаясь обойти его. Но когда проскакиваю мимо, он нежно обхватывает пальцами мой локоть, останавливая меня.

— Не… — он слегка запинается. — Не уходи пока. Пожалуйста.

«Не делай этого», — наставляю себя. — «Не смотри на него. Не доставляй ему такого удовольствия». К сожалению, всякий раз, когда он прикасается ко мне, любая моя решимость тает, как кубик сахара в воде.

Я оборачиваюсь даже несмотря на то, что приказываю себе смотреть прямо. Когда мои глаза останавливаются на нем, его взгляд пронзает меня насквозь. Я должна чувствовать себя уязвимо. Продолжаю стоять секунды, минуты. Не знаю точно, потому что время кажется сейчас бесполезным.

Впитываю его в себя. Действительно смотрю на него, пронзительно и долго.

В пятницу ночью было темно, но при свете дня он выглядит… разбитым.

У него больше морщин вокруг глаз и на лбу. Складки, что обрамляют его рот, выглядят грубо, врезаясь в его молодое лицо. Его глаза… скрывают приведения, секреты. Выглядит так, будто он женат уже десять лет. Он заслуживает это, Мавс. Иногда кровать, на которой лежишь, забита осколками стекла и двуличностью, и ночь за ночью на ней чертовски больно спать. Кому, как не мне это знать.

— Я не хочу этого ребенка. Это то, о чем я пытался с тобой поговорить. Просто хотел, чтобы ты знала, — шепчет он.

Я отшатываюсь от зародившейся во мне надежды. Здесь больше нет места для нее, и если я себе позволю хоть один чертов раз ее вдохнуть, то не выживу.

— Так может тогда вам с женой нужно прийти к согласию, — резко возражаю.

— Ты же знаешь свою сестру, когда ей что-то взбредет в голову.

Мальчик, я знаю ее, как никто другой.

— Что ты хочешь, Шеп? — наконец-то заставляю себя спросить.

— Мне не нравится, когда ты меня так называешь, — низко рычит он.

Какого черта? Даже жена зовет его Шеп.

— Почему? Остальные ведь называют.

— Ты — не остальные. Ты — особенная, Маверик.

Наши взгляды продолжают цепляться друг за друга. Они мечутся туда-сюда, оценивая. Однажды, когда он произнес такое, это вызывало во мне глубокий трепет. Я повторяла эти слова дни напролет, и каждый раз находила новый, поэтический смысл. Теперь все, что я чувствую — смесь замешательства, гнева и сожаления, пока ощущения не становятся похожими на диарею и не начинают пахнуть дерьмом.

Я тяжело вздыхаю, утомленная его долбаным выражением собственного превосходства.

— Вернемся к моему вопросу. Что ты хочешь, Шеп?

Его взгляд ожесточается, когда я выделяю его прозвище, которое используют «остальные». Он наклоняется ко мне до тех пор, пока у меня не возникает мысль, что он собирается меня поцеловать. Все мое тело напрягается, я не уверена, хочу ли, чтобы на его лице осталась моя помада или отпечаток руки.

— Я хочу каждую чертову вещь, которую не смогу иметь, — говорит он страстно.

Отпечаток руки, без сомнений.

— И кто в этом виноват? — спокойно подстрекаю и горжусь собой, что так долго держусь вместе с ним. — Ты бросил меня. Оставил все, что у нас было. Без ответов. Без объяснений. Без сомнений. Вообще ничего. Даже сейчас. Я ничего от тебя не получаю, кроме… не-а, ничего. Ты не достоин меня.

— Ты ни хрена не знаешь, — практически гремит он. — Все, что я делаю — ради тебя. Думая о тебе.

Какого? Бл*дь.

— Звучит как какая-то фраза из песни. Или из действительно плохого фильма с Кевином Костнером, — говорю с раздражением.

Его ухмылка полна самоиронии. Удачи в попытках убедить меня, что он переспал с моей сестрой и женился на ней ради меня. Как бы ни так. Но это все и не для него тоже. Я в этом уверена. Но, черт возьми, это не ради меня.

Вырвавшись из его хватки, я отступаю на хороших полметра.

— Перестань вешать мне на уши гребаную лапшу. Ты женат на моей сестре. Я замужем за твоим братом. Тебе нужно отпустить это. Как это сделала я, — добавляю эту ложь с удивительной легкостью.

— Отпустить что? — спрашивает он мрачным голосом, шагая в право и преодолевая расстояние между нами.

Черт его побери. Почему он продолжает делать это? Я изо всех сил стараюсь забыть эту любовь к нему, что заседает в глубинах души, и мечты, которые он разбивает. Я изо всех сил стараюсь на все сто отдаться браку и полюбить Кэла так, как должна. И все же, Киллиан полон решимости вмешаться при любой возможности.

Почему? Почему сейчас, если я могу бросить все ради него всего несколько недель назад… да еще и в день свадьбы?

Сейчас уже слишком поздно. Я смиряюсь с этим. Ему следует поступить так же.

Мой взгляд размывается. Я борюсь с тем, чтобы сдержать каждую соленую каплю, грозящую сбежать. Если кто и не заслуживает моих слез, так это он.

— Нас, — шепчу, просящим голосом. — Ты должен отпустить нас. Умоляю.

«Позволь мне забыть тебя», — я