— Вы так думаете? — вежливо спросил Сам, оставаясь галантным и весело блеснув глазами. — Я мог бы, конечно, возразить вам и готов отстаивать мое право собственности... — Он ждал, что скажет на это доктор Зоя Ланг. Долго ждать не пришлось.

— Да? — запальчиво, как показалось мне, спросила она.

Дядя Роберт миролюбиво улыбнулся ей:

— До конца, по рукоять.

— Ал, а ты стал бы защищать право собственности на «Честь Кинлохов»? — в задумчивости спросил меня Роберт, когда мы возвращались обратно, проводив Зою Ланг, уехавшую на такси. — По рукоять и глубже?

— Я не шучу, Ал.

Я взглянул на озабоченное лицо дяди Роберта:

— Откровенно говоря, не знаю. Чуть погодя, он снова спросил меня:

— Ты отдал бы рукоять тем четверым, что напали на тебя, если бы они сказали тебе, что ищут, и не ограничились бы одними кулаками?

— Не знаю.

— И все же: могли бы они заставить тебя сказать, где она?

— Нет, — сказал я. — Эти парни мне не понравились.

— Ал, будь серьезен.

— Они унизили меня, заставили почувствовать свою беспомощность. Я не уступил бы им.

— Я не хочу, чтобы ты пострадал во имя сохранения этой реликвии в наших руках. Если они снова появятся у тебя, не сопротивляйся им, скажи, где рукоять, и они не причинят тебе вреда.

— Сами бы вы им этого не сказали лет двести тому назад, — пошутил я.

— Времена меняются.

Мы не спеша вошли в дом дяди Роберта и сразу направились в столовую, где на столе все еще оставалась черная коробка со спрятанным в ней «Золотым кубком короля Альфреда». Первым делом мы удостоверились, на месте ли золотой приз, и я провел пальцем вдоль бледного узора строк Песни на смерть Беды, подумав о том, что всякий, творящий зло на земле, надеется избежать возмездия.

Добро это или зло — отказываться от земных благ ради вечного блаженства?

Где начинается здравый смысл и где он кончается?

Где пределы терпению? Я мог не произносить эти вопросы вслух. Сам — мой благородный дядюшка, глава клана, к которому принадлежал и я, — понимал многое без слов.

Мы снова уложили черную коробочку в мешок, который вернули в картонную коробку, замаскировав томами Диккенса. Потом я со всей возможной тщательностью оклеил ее широким коричневым скотчем, хотя результат моих усилий нельзя было признать вполне удовлетворительным. Затем мы поставили «ковчег» в буфет — до лучших времен, когда найдем для него более безопасное место.

— Нельзя же оставлять здесь эту вещь навсегда, — сказал дядя Роберт.

— Нельзя, — согласился я с ним.

— Ты веришь Зое Ланг? Этот вопрос удивил меня.

— Я верю, что сама она убеждена в своей правоте, — сказал я.

— Подумай, где бы лучше всего спрятать кубок, Ал.

— Постараюсь.

По требованию дяди Роберта я никогда словом не обмолвился о том, где искать рукоять шпаги, хотя он и знал, что спрятана она неподалеку от моей хижины. После длительного обсуждения мы доверили некоторые самые существенные сведения Джеду. Это была необходимая мера предосторожности. Ведь в противном случае мы с дядей Робертом могли бы унести эту тайну в могилу, совсем как те, кто прятал сокровища от Генриха VIII.

— Чтобы найти эту вещь, вам придется перерыть все вокруг хижины, а ее растащить по камешку, — сказал Джеду Сам. — Или можете забыть то, о чем мы вам сказали.

Забыть этого Джед, конечно, не мог, хотя с тех пор он никогда не заговаривал на эту тему. Лишь однажды сказал как-то, что был очень тронут нашим доверием. Если бы Джед захотел выдать секрет администрации замка, он мог бы сделать это в любое время за прошедшие несколько лет, но вместо этого он охотно включился в нашу игру в прятки, сделав ее достоянием своего внутреннего мира, что, разумеется, весьма способствовало укреплению дружбы между ним и мною.

Джед вернулся в замок перед самым наступлением вечера, привез в своей машине мои вещи. Он спросил, может ли отвезти меня домой, в хижину.

— Нет, — решительно сказал Роберт. — Ал останется на ночь здесь. Садитесь, Джед, выпейте с нами чего-нибудь.

Мы расположились в кабинете моего дяди, строгой комнате, выдержанной преимущественно в коричневых тонах. На стенах здесь красовались чучела рыб в стеклянных ящичках и оленьи рога — трофеи охотничьих подвигов на шотландских холмах. Были здесь также три моих картины с изображениями дядиных скаковых лошадей и одна — с «портретом» его любимой охотничьей собаки, которой уже не было на свете.

Джед налил в стакан виски, разбавил его водой и присел на старый жесткий стул.

Сам, как обычно, все за всех решил:

— Я довольно редко вижусь с Алом. Он заночует здесь сегодня и завтра, такова моя просьба к нему. А в понедельник утром вы можете отвезти его в хижину или в полицейское управление, в общем, куда сами пожелаете. На следующей неделе я буду рыбачить на Спее. В понедельник, во вторник и в среду у меня гости. В четверг и пятницу мне предстоит охота в вересковой пустоши, — в общих чертах обрисовал дядя Роберт свои планы. — Джеймс возвращается со своей морской прогулки завтра. Он останется здесь, а его жена увезет детей в школу. Вы все поняли, Джед?

— Да, сэр.

Потом Джед и я некоторое время обсуждали наши общие дела. Впрочем, я слушал Джеда лишь краем уха, а сам пытался представить себе хорошее временное укрытие для Песни на смерть Беды, выгравированной на золоте.

Я попросил Зою Ланг вслух прочесть эти стихи на англосаксонском, и она с наслаждением сделала это. В ее голосе слышалось любование звучанием древнего языка, придававшее особую прелесть стихотворению и привносившее в него новую жизнь. Я не понимал слов, но слышал в них мелодию, трепетное биение их пульса и чувствовал красоту аллитерации, а когда я сказал об этом Зое Ланг, она чуть снисходительным и покровительственным тоном объяснила мне, что все древние англосаксонские стихотворения написаны для произнесения их вслух, а не для чтения про себя. Ритмика этих стихов вызывает волнение, даже эйфорию, сказала она, действует на слушателей столь сильно, что события и образы, о которых и говорится в стихах, оживают перед ними. Описания битв способны заставить их взяться за оружие, a «The Dream of the Rood»превратит атеиста в христианина.

Роберт и я слушали ее очень внимательно и почтительно, и я подумал тогда, как много значат внешние проявления возраста для оценки характера человека. Мне хотелось написать портрет молодой, полной фанатичного трепета Зои Ланг, видящей легкий след того пути, что предстоит ей, в тонких, легких и светлых серых линиях, подобных паутине старческих морщин.

Сначала я положил бы на полотно толстый слой серой краски, смешанной с титановыми белилами, а затем эту живую, материальную модель со всей полыхающей внутри ее жизнью превратил бы в достоверный портрет — без всяких технических ухищрений, — но так, чтобы серый цвет остался на поверхности изображения, символизируя будущее... Тогда мое воображение и твердая рука помогли бы мне создать подтверждение ужасной истины. Или все кончилось бы приступом отчаяния, и я швырнул бы доказательство своего творческого бессилия в мусорную корзину. Одной техники да смелости для достижения успеха недостаточно. И, кроме воображения, необходимо везение.