Часа через полтора должен был начаться рассвет…

Городишко Збараж – совсем небольшой, живет он благодаря двум лесопилкам, лесной торговле и железнодорожному узлу – той станции, на которой сутки тому назад заправлялся водой и углем бронепоезд. Вот станция, по масштабам восточной Галиции, довольно солидная: нитки железных дорог связывали ее с Лембергом, Ковелем, Тернополем, Ровно. По всем меркам это был нешуточный транспортный узел. Как раз поэтому даже сейчас, в военное время, через Збараж транзитом проходило немало товарных и пассажирских составов, одному из которых «посчастливилось» встретиться накануне с австрийским штабным бронепоездом.

Сейчас невезучий поезд стоял на запасных путях, австрийская оккупационная администрация его из Збаража не выпускала. После того, как полковник Хейзингер связался утром со штабом в Лемберге, начальник збаражской военной комендатуры получил оттуда категорический приказ: задержать пассажирский поезд на станции вплоть до особого распоряжения. Штафиркам, без того до полусмерти перепуганным ночными событиями, по-военному коротко заявили, что их поезд продолжит маршрут, когда возникнет такая возможность. Не слишком точный срок… Черти лысые знают, когда она возникнет! Несчастные пассажиры – народец совершенно не военный, ошалевший от страха и непонимания того, что происходит, только ежились и тоскливо вжимали головы в плечи.

Причины такого произвола были просты: Рудольф Хейзингер отличался предусмотрительностью, обжегшись на молоке, полковник дул на воду: ему вовсе не улыбалось, чтобы слухи о ночной стычке разошлись по всей Галиции. Кроме того, полковник хотел устроить для пассажиров нечто вроде карантина: пусть маловероятно, чтобы кто-то из них подцепил брюшной тиф, не передается та болезнь воздушно-капельным путем, но все-таки лучше перестраховаться. А то можно вместо того, чтобы целенаправленно заразить русских по ту сторону линии фронта, ненароком перезаразить пол-Галиции, которая занята союзными австрийскими войсками.

Конечно, об этой второй причине Хейзингер никому из австрийцев не говорил: не хватало ему паники среди гарнизона и гражданского населения Збаража. Никто в городке и на станции по-прежнему не знал правды о содержимом вонючей цистерны.

То есть это полковник полагал, что никто. Рудольф Хейзингер заблуждался…

Сам городок состоял из одной широкой улицы, застроенной одноэтажными неказистыми домишками обывателей невеликого достатка, с огородами за низкими покосившимися заборчиками, чахлыми клумбами в палисадниках и сохнувшим на веревках бельем. Цветы, пожухшие было за две недели непрерывного зноя, оправились после ночной грозы и сейчас жадно пили воду. Над палисадниками слышалось слитное жужжанье пчел и шмелей, стрекотание кузнечиков. Легкий ветерок перекатывал волны аромата распускающихся роз.

Одним концом улица упиралась в железнодорожную станцию, на которой с грехом пополам зарабатывали себе на хлеб две трети тех самых обывателей. На другом конце улицы располагалась городская площадь со старенькой церквушкой и тремя каменными домами, в одном из которых ютились невеликий австрийский гарнизон, полицейская часть и крохотная местная каталажка, по военному времени громко называемая «гауптвахтой».

В нижнем этаже дома, стоящего аккурат посредине между узилищем и храмом, разместился единственный на весь городок кабак – шинок, если по-местному. Кабак тоже назывался не как-нибудь, а «рестораном»! Клиентурой шинка были, главным образом, австрийские офицеры да еще транзитные пассажиры из тех, кто побогаче. Для бедняков при станционном вокзале было что-то вроде «буфета» – совершенно гнусная обжорка, натуральнейший притон. Тут же, около «буфета», роились местные проститутки.

…Положение, в котором по стечению обстоятельств оказались два поручика – Голицын и Щербинин, – было весьма непростым. Спрыгнуть с подножки штабного вагона им удалось перед самой станцией, хорошо еще, что бронепоезд пятился задом и приличную скорость набрать не мог. Спрыгивать раньше было безумием: тогда они попали бы под пули тщетно пытавшихся догнать состав босняков, которых Хейзингер бросил на произвол судьбы. С тремя короткими стволами против двух десятков винтовок недолго бы Голицыну и Щербинину оставалось жить. Но и въехать на подножке в Збараж было ничем не лучше: тогда они попадали бы в теплые объятия станционных жандармов и оставшихся босняков поездной обслуги. С теми же последствиями.

Пришлось прыгать на ходу. Это бы ничего страшного, но, спрыгнув, они оказались вдвоем, оторвавшимися от основных сил своего отряда, с которыми остался Гумилев.

И теперь они, мокрые после ночной грозы, прятались на задворках станции, наблюдая за перемещениями бронепоезда по запасным путям. Подобраться к нему ближе не было никакой возможности: территория станции охранялась усиленными патрулями. Это полковник Хейзингер расстарался.

Правда, двух русских трудно было обнаружить среди скопища мрачноватого вида амбаров, складов, пакгаузов, деревянных контейнеров, штабелей досок и ошкуренных бревен, пирамид мешков, бочек и ящиков.

Пробираясь по этому лабиринту, к тому же густо заросшему громадными лопухами, лебедой и бурьяном, они незаметно подкрались почти к той самой загадочной цистерне, которую Хейзингер приказал оттащить на задние пути и подлатать. Найти ее в путанице рельсовых переплетений никакого труда не составило: как ни маскируй цистерну под санитарный вагон, она продолжала источать неописуемое зловоние – гниль, тухлятина, желудок выворачивает. И захочешь – не ошибешься.

– Это точно был он, Хейзингер! – с уверенностью сказал Сергею Щербинин. – Я его через щель в окне вагона мельком увидел.

– Это утешает, – философски заметил Голицын. – Хуже было бы, если бы мы гонялись за призраком.

– Надо же, какой негодяй! – с яростью продолжал Щербинин. – Видите, он послал солдат затыкать дыры в своем ночном горшке на колесах. Они же могут заразиться! И гражданские под угрозой… Надо бы предупредить…

– И как вы, граф, собираетесь это сделать? – угрюмо поинтересовался поручик. – Так вот просто выйти на середину перрона и громко заявить, что полковник – редкостный мерзавец и любимый пособник Сатаны? Я понимаю и разделяю ваши чувства и вашу обеспокоенность, но не стоит зарываться, пытаться откусить кусок шире пасти. Можно ведь и челюсть вывихнуть, а то и задохнуться от жадности. Мы не должны забывать о главной задаче – захватить бронепоезд и самого Хейзингера. Тогда все побочные задачи решатся сами собой.

– Захватить бронепоезд? Вдвоем?

– А почему нет? Два умных и решительных человека много чего могут. У меня сложился некий план. Он, конечно, отдает авантюрой, но… Вот, послушайте.

– Знаете, князь, – сказал Щербинин, внимательно выслушав Сергея, – то, что вы придумали, – это в самом деле чистейшей воды авантюра, причем совершенно безумная по наглости. Именно поэтому она имеет ощутимые шансы на успех. Что ж… Назвался кошкой – изволь мяукать. И мышей ловить. Глядишь, изловим мы с вами эту мерзопакостную мышь!

– Вашими бы устами да мед пить, – усмехнулся Голицын. – Не будем терять времени, у нас его мало. Лишь бы Хейзингер не смылся вместе со своим ночным горшком!