В кают-компании я обнаружил Спара, штурмана, склонившегося над картами.

— Ты здесь?

— Я должен посмотреть на карты еще раз, — извиняясь, сказал он.

Мы стояли бок о бок и смотрели на карты. Потом Спар прошептал:

— Командир, вы уверены, что мы сможем войти?

— Ты думаешь, я пророк, Спар?

— Положим, все пойдет не так?

— Тогда нам крупно не повезет.

Занавеска перед одной из коек зашуршала. Эндрас высунул голову:

— Я больше не могу спать. Можете отдать меня под трибунал, если хотите.

— Замолчи и береги воздух, — прошипел я.

Он со вздохом скрылся в своей норе. Я вернулся к себе и лег. На этот раз мне удалось заснуть, но спал я вполглаза.

В четырнадцать часов я слышал, как вахта будила кока, и видел его сквозь полузакрытые глаза. Он обернул ноги тряпками, чтобы не шуметь, поскольку прослушивающие аппараты противника очень чувствительны. При некоторых обстоятельствах можно слышать шум ботинок по железным плитам пола в соседнем корабле.

В шестнадцать часов все проснулись. Еда состояла из телячьих котлет и зеленой капусты. Это был пир, и дневальные бегали за добавкой. Я сидел с Весселем и Барендорфом. Последний забавлял нас и трещал, как сверчок. Наконец, столы убраны. Три человека прошли по всей лодке и установили заряды. Если мы попадем в руки врага, они взорвутся. Я еще раз прошел по всем помещениям и дал последние указания. Во время операции никто не должен курить и, что еще важнее, говорить без необходимости. Сделаны последние приготовления. Все проверили свои спасательные жилеты. Я бросил последний взгляд на выходной люк. Штурман уточнял свои карты. Те, кто собирался на мостик, надели плащи.

Девятнадцать часов. Снаружи должна быть ночь. Короткие команды. Начали работать трюмные насосы, и Вессель, главный инженер, доложил:

— Лодка поднимается. Один метр… два метра…

Завизжали моторы, лодка поднималась. Я пошел в центральный пост.

— Поднять перископ.

Труба поднималась медленно и осторожно, ее стеклянный глаз обшаривал горизонт. Была ночь.

Я глубоко вдохнул и приказал:

— Подъем.

Сжатый воздух потек в баки, из которых с бульканьем выходила вода.

— Опустить перископ.

И труба скользнула вниз. Послышался шум лодки, разрывающей поверхность. Она всплывала, качаясь, как пьяный с перепоя. С глухим стуком открылся люк. Поток воздуха пошел внутрь, а мы как можно быстрее выскочили наружу: два офицера, боцман и я. Навострив уши, я слушал темноту. Ничего не было ни слышно, ни видно. Ветер стих, море слегка волновалось. Я осмотрелся, остальные доложили вполголоса, но четко:

— Правый борт чист.

— Левый борт чист.

— Корма чиста.

— Проветрить лодку, — приказал я, и два вентилятора начали вращаться.

— Оба двигателя!

И снизу:

— Оба дизеля готовы.

— Стоп электромоторы! Оба дизеля малый вперед.

Началось знакомое жужжание двигателей, и, рассекая носом волну, лодка двинулась вперед. Теперь глаза привыкли к темноте и могли видеть ясно — слишком ясно. Лодка, набегающие волны и за ними — береговая линия.

— Странно светло сегодня, — сказал я.

— Не могу представить почему, командир, — ответил Эндрас.

Это был свет не от луны и не от прожектора. Источник его был спрятан. Казалось, костры где-то на севере, за горизонтом, освещали края облаков. Догадка поразила меня как удар. Северное сияние! Никто не подумал об этом. Мы выбрали ночь в новолуние, а теперь становилось светлее с каждой минутой, потому что северный ветер сдувал облака. Я спросил себя, не погрузиться ли до следующей ночи, потому что в этих широтах северное сияние редко бывает дважды подряд. Я обернулся. Эндрас в бинокль осматривал море слева.

— Ну, что там? — спросил я.

— Хороший свет для стрельбы, — ответил он спокойно.

И в то же время я услышал, как Барендорф прошептал сигнальщику:

— Похоже, будет веселая ночка!

Хотелось бы мне знать, сохранится ли у моих парней такое же настроение до завтра.

Я изменил курс.

— Оба дизеля полскорости вперед.

Волна увеличилась, пена захлестывала палубу. Мы смотрели в ночь. Любопытно, насколько ответственность обостряет способности. Довольно долго перед нами на воде лежала тень, слишком смутная, чтобы разглядеть ее в бинокль. Возможно, это рыбацкая шхуна, возможно, нейтральный пароход, идущий на большом расстоянии. Но в нашей ситуации каждая встреча грозила опасностью.

— Тревога! Погружение!

Мы бросились через люк в лодку.

— Продуть баки!

Вода хлынула в баки.

— Поднять перископ!

Я прильнул к перископу. Внизу первый офицер отдавал приказы рулевому, а потом послышался глубокий и спокойный голос Спара:

— Командир, пора изменить курс. Двадцать градусов на правый борт.

— Пятнадцать градусов на правый борт, — скомандовал я.

После короткой паузы рулевой ответил:

— Точно на новом курсе.

Тень наверху исчезла. С другой стороны северный ветер отгонял облака к югу, оставив только тонкую вуаль тумана, стелющегося за ними по небу. Но в этой дымке северное сияние светило даже ярче, чем прежде, посылая в зенит оранжевые и синие лучи. Волшебный свет, как в день Страшного суда.

Мы приблизились к берегу. Холмы, казалось, стали плотнее и черными мрачными силуэтами вырисовывались на фоне яркого неба. Их темные тени отражались в бледной мерцающей воде.

— Командир, вы когда-нибудь видели северное сияние? — раздался голос за моей спиной. — Я никогда не видел!

Я обернулся, готовый выругаться, но промолчал, увидев Саманна. Он стоял с широко открытыми глазами, как ребенок, слушающий волшебную сказку. И он знал так же хорошо, как я, что было поставлено на карту. Я молча отвернулся. Тени от холмов справа и слева смешались, вода потемнела. Зарево на небе исчезло. Потом внезапно снова стало светло. Далеко к горизонту перед нами открылся залив, где, как в зеркале, отражалось пылающее небо. Как будто море освещалось снизу.

— Мы внутри, — сказал я.

Никто не ответил, но мне показалось, что вся лодка затаила дыхание, а двигатели заработали тише и быстрее.

Это был широкий залив. Хотя холмы, окружающие его, были очень высоки, с лодки они выглядели как цепь низких дюн. Осторожно осматриваясь во всех направлениях, мы двигались вперед в спокойные воды. Несколько огоньков пролетели над водой, как падающие звезды. Я почувствовал, как кровь стучит в висках. Но это были только танкеры, спящие на якорях. Наконец, там, ближе к берегу, показался величественный силуэт военного корабля, четкий, как будто нарисованный на небе черными чернилами. Все его контуры казались филигранной работой. Мы медленно приближались к нему. В такой момент все чувства замирают. Ты становишься частью лодки, мозгом этого стального зверя, крадущегося к своей огромной добыче. В такой момент ты должен отождествить себя с железом и сталью — или погибнуть.