В 2014 году Google опередил Facebook и приобрел британский стартап DeepMind за $600 млн. Вооружившись Google Brain и Deep Mind, компания смогла серьезно расширить горизонты искусственного интеллекта: машины научились играть в видеоигры.

В следующий раз о компании написали все СМИ в 2016 году, когда машины Google обыграли чемпиона мира по игре го – игре настолько сложной, что считалось, будто ни одна машина никогда не сможет победить в ней человека. Следом появилась еще одна важная новость: машины придумали собственный язык. В ходе эксперимента компьютеры создали собственную форму шифрования на основе машинного обучения, при этом конкретных криптографических алгоритмов в них не загружали. Последняя новость – машины запоминают навыки, которые понадобились им для решения разных задач; это ключевое требование для достижения общего искусственного интеллекта. Легко понять, почему Google заинтересован в искусственном интеллекте и глубоком обучении, – посмотрите, как эти технологии помогают оптимизировать его сервисы, в частности Google-переводчик, о чем мы уже говорили.

Благодаря усилиям интернет-гигантов мы стремительно приближаемся к этапу, когда машины станут умнее людей, и уже недалек тот момент, за которым начинается всеобщая автоматизация. Вскоре чат-бот научится обслуживать вас лучше, чем человек. А если внедрить чат-бота в человекоподобного робота или аватара? Добро пожаловать в семантическую паутину – это не операционная система, это сознание.

Что будет, если применить идею семантической паутины в банковском секторе? По сути, цифровые банки – это цифровые хранилища ценности. Данные депонируются и снимаются в форме денег, которые признаются государством и находятся под его контролем. Сейчас у нас уже есть альтернативы, например биткоин, позволяющий откладывать и снимать деньги в форме данных, причем их ценность признается в сети на основе общего согласия. Обе системы базируются на данных и транзакциях данных, и обе они сходятся в том, что децентрализация увеличивает безопасность, поскольку нет и не может быть единой точки отказа.

Но банковские системы создавались на базе множества закрытых серверов, где не предусмотрены искусственный интеллект и возможности машинного обучения. Это проблема. Как машина может что-либо обо мне узнать, если вся моя информация хранится в нескольких системах, исходя из того, чем я пользовался: депозит, ссуды, ипотека, карты или сбережения? Это сложный вызов для аналогового банка: вся его информация рассредоточена по устаревшим системам и напоминает лоскутное одеяло.

Семантический банк очистит эти данные и воспользуется возможностями искусственного интеллекта и аналитики, чтобы разобраться в истории моих финансовых операций и предсказать мои финансовые потребности в будущем. Делать это будут не люди, а машины. Семантический банк будущего станет опираться на свои структуры с открытым исходным кодом, состоящие из приложений, API и инструментов аналитики. С их помощью он будет извлекать информацию из семантической паутины и получать глубокую аналитику, интегрируя сведения обо мне с данными моих устройств и перемещений.

Семантический банк превратится в живого и активного компаньона моего кибермозга. Он понимает меня, знает, когда я медлю с решением или, наоборот, рискую, когда упускаю возможности для инвестиций, а когда могу сэкономить. Он не спрашивает моего разрешения на эти операции, а выполняет их за меня – в этом вся суть, – а я просто живу, зная, что семантический банк присматривает за мной.

Вот почему никто из героев сериала Star Trek не задумывается о деньгах – все эти вопросы решает система. Это завтрашний день финансового сектора, и рассвет уже близок.

Когда я родился, в мире было 3 млрд человек. Сейчас более 7 млрд. Если мы излечим каждого, преодолеем бедность, уменьшим напряженность и прекратим войны, обеспечим людям более долгую и здоровую жизнь, то столкнемся с проблемой. Если человек будет жить до ста лет, значит, вскоре нас будет 20 млрд, потом сто, а может быть, и триллион.

Наша планета не выдержит такого популяционного давления. Я размышляю о том, сможет ли наш вид колонизировать космос либо смирится с широким распространением эвтаназии. Есть два образа будущего. Первый – «Инферно» из одноименного романа Дэна Брауна, второй – многопланетное общество, о котором говорит Илон Маск. Чей подход нам ближе?

Мы переживаем четвертую революцию в истории человечества, а скоро наступит пятая, которая наверняка объединит искусственный интеллект, биотехнологии, редактирование генома, многоразовые ракеты и колонизацию других планет. Немного машины внутри человека и немного человечности в машине.

Как все это повлияет на наше мышление в следующем веке? Можно вспомнить исторический эпизод конца XIX века, когда немецкий канцлер Отто фон Бисмарк предложил отправлять людей на пенсию по достижении 70 лет. Позже пенсионный возраст был снижен до 65 лет – большинство мужчин в Германии не доживали и до пятидесяти. Сегодня средняя продолжительность жизни немца 80 лет, а завтра…

Если все мы будем жить по сто лет, что станет с пенсиями? Как это отразится на работе? Я не знаю ответов на эти вопросы, но ставлю их, поскольку большинство из нас, по-видимому, смотрит в будущее с пессимизмом. Возьмем два бестселлера, посвященные этой теме: «Роботы наступают» Мартина Форда[23] и Homo Deus Юваля Ноя Харари[24].

Суть книги Форда сводится к тому, что искусственный интеллект и робототехника разрушат существующий ныне рынок труда; Харари же развивает идею, что человечество стремительно движется к созданию «дизайнерских людей» для богатых, рядом с которыми будет существовать огромная толпа ничего не значащих недочеловеков.

Обе трактовки будущего – жуткие, и обе мне не близки. Будущего обычно боятся люди старшего поколения. Я и сам не слишком молод, но знаю: чтобы предугадать будущее, надо внимательно наблюдать за молодежью. Молодые не боятся будущего – наоборот, приветствуют его. Спросите мальчишку, сколько ему лет, – и он обязательно назовет число «с хвостиком», например «восемь с половиной» или «тринадцать и три месяца». Спросите о возрасте человека постарше – и окажется, что собеседнику вечно 21 или 40. Сам я вдвое старше миллениалов, но это уже другая история.

Итак, есть эти боязливые стареющие люди, которые опасаются прогресса, не приемлют новых технологий и перемен в принципе. Это не новость.