Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вздрогнула и медленно обернулась.
– Таня...
Он шел ко мне ленивой, разнеженной жарким летом походкой городского человека – фирменные джинсы, свободная майка, легкие удобные сандалии на босу ногу, чистые мягкие волосы до плеч, под локтем – свежий номер спортивной газеты.
Мне совсем не было жалко бутылки коньяка, которую я проиграла Шурочке, – у меня появилось чувство, что я потеряла нечто большее.
– Сергей, – просто, без всяких интонаций, произнесла я его имя.
– Здравствуй. – Он взял мою руку и поцеловал. Обычный жест мужской вежливости, но мне показалось, что руку прижгли раскаленным железом.
– Улица полна неожиданностей, – усмехнулась я довольно криво. – Какими судьбами? Впрочем, что я говорю – случайно, наверное...
– Нет, не случайно. Я хотел тебя увидеть.
– Как это мило, – промямлила я – ничего умнее не пришло мне в голову.
Серж глядел на меня неотрывно. Глаза у него были большие, голубовато-серые и безмятежно-спокойные, слегка утомленные – как вечернее небо.
– Давай посидим где-нибудь. Ты не торопишься?
– Нет. А где?
– Где хочешь.
Голова у меня совершенно ничего не соображала.
– Лучше ты сам придумай...
– Здесь недалеко, минут десять пешком, – остановка речного трамвайчика. Ты бы хотела прокатиться по Москве-реке?
– Да! – ответила я с неожиданным энтузиазмом. – Это было бы замечательно! – Кафе и прочие заведения меня совершенно не привлекали – грех было сидеть в них в такую погоду.
Мы пошли в сторону Китайгородской стены.
– Не могу забыть нашу вечеринку в марте, – тихо произнес Серж.
– Конечно, столько впечатлений – Мусатов, Бубнилова, вечная староста Пирогова...
– Нет. Только ты.
У меня мурашки по спине побежали, хотя день был ясный, теплый.
– Почему я?
– Сейчас сядем на трамвайчик, и расскажу. Подожди немного, это серьезно...
– Я терпеть не могу ничего серьезного! – взмолилась я. – Меня такие заявления просто пугают.
Он опять поцеловал мне руку – мягко, успокоительно, но лучше бы он этого не делал... Все демоны, которые дремали в моей душе последние десять лет, вдруг проснулись и заметались черными тенями, заставляя забыть всё и вся и видеть одни только эти голубовато-серые глаза.
Серж купил билеты. Пассажиров в этот час и в это отпускное время было мало, в основном туристы с кинокамерами. Я выбрала места на открытой палубе, Серж принес холодного пива из буфета.
– Рассказывай, – требовательно произнесла я, положив одну руку на бортик. Трамвайчик двинулся, ветер заиграл моими волосами. Происходящее было больше похоже на сон из моего прошлого.
– Погоди, – сказал Серж. – Я на тебя еще посмотрю.
Он глядел на мои руки, лицо, плечи, открытые колени, потом затряс головой, словно отгоняя наваждение, и твердым голосом произнес:
– Я тебя люблю.
– Что?
Я очень хорошо его слышала, но неожиданно его безумное заявление привело меня в чувство – я уже была прежней Таней Танеевой, которая не любила экзальтации ни на сцене, ни в жизни. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда», – почему-то подумалось мне.
– Сережа, по-моему, ты на солнце сегодня пересидел, – холодно произнесла я.
– Может быть, я довольно долго тебя ждал.
– Ты мог мне позвонить, спокойно договориться о встрече...
– Это было бы не то. С точки зрения психологии...
– Что?! – переспросила я, словно не веря своим ушам. – С какой точки зрения?!
Психология – любимое Шурочкино слово!
– Почему ты так враждебно настроилась? – испугался он. Сейчас у Сержа было точно такое же лицо, как тогда на вечеринке, – утомленное, усталое. Мучительно, страдающе закусил он нижнюю губу, сощурил глаза...
– Скажи, пожалуйста, до нашей с тобой встречи ты виделся с Шурочкой?
– С нашей Шурочкой? – переспросил он.
– Да, с нашей Шурочкой. – Я сделала упор на слове «нашей».
– Да.
– И теперь от ее лица ты со мной будешь толковать о науке психологии?
– Я не совсем понимаю...
– Это она посоветовала тебе встретиться со мной?
Мы как раз плыли мимо храма Христа Спасителя – солнце отражалось от его куполов, туристы вокруг так и вились с кинокамерами.
– Нет. От нее я узнал, как мне лучше встретиться с тобой, – ответил он умиротворенным голосом и поцеловал меня в плечо.
– Что же это такое! – в совершенном недоумении воскликнула я, почти закричала, стирая ладонью очередной жгучий поцелуй. – Я ничего не понимаю!
– Я люблю тебя. Я понял это окончательно. Я ни с кем не могу быть счастлив, кроме как с тобой...
– Ты меня не знаешь. Мы десять лет не виделись после школы, и вдруг ты появляешься и говоришь, что любишь меня. Ладно бы у нас в юности был роман, как у вас с Шурочкой, это бы еще как-то объясняло твои слова, но так, вдруг... Ты не шутишь, это не Шурочкины козни?
– Нет, – удивился он. – Я не ожидал, что ты так настроена против нее. Честно говоря, думал, что вы подруги.
– Да, мы почти подруги, – согласилась я. – В последнее время часто встречаемся, болтаем подолгу и все такое... Просто ты заговорил о психологии, а это – Шурочкин конек.
– Ну и что? – Лицо у него вновь стало безмятежным. – Вот с ней я встретился действительно случайно. У меня на центральном компьютерном рынке свое место, я торгую комплектующими, но об этом неинтересно... В общем, она проходила мимо, увидела меня, мы разговорились. Сам не знаю почему, но я говорил с ней только о тебе, меня словно прорвало. И я даже благодарен ей – за то, что она помогла мне набраться решимости и прийти к тебе...
«Вот уж не думала, что Шурочка готова удавиться из-за бутылки коньяка. Случайная встреча! – язвительно подумала я. – Хотя черт его знает... а вдруг и правда случайная. Он говорил только обо мне! Шурочка умеет направить собеседника в нужную сторону. «Он твоя судьба, ты его судьба!» Зомбирует людей с помощью всяких психологических штучек... Про эти штучки всякий дурак знает, они в любом журнале расписаны – как располагать к себе людей, как влиять на их мнение... Только единицы решают повторить их на практике. Серж попался на эту дешевую уловку. Да мне и две бутылки не жалко ей отдать, подумаешь!»
Я злилась на Шурочку, но не могла не признать очевидного – Серж действительно хотел видеть меня. Если б не хотел, никакие разговоры на него не подействовали бы, наверное. Я злилась потому, что сама теряла голову в его присутствии и никакие спасительные мысли о Мите, о его бесконечной преданности мне на меня не действовали.